http://www.gorod-spb.ru/story.php?st=8138

ГОРОД №39
от 30-10-2006

Дон Кихот и его трудовые будни

В Мариинском балете на этой неделе покажут сразу двух "Дон Кихотов". В одном главные партии исполняют Ирма Ниорадзе и Никита Щеглов, во втором -- Олеся Новикова и Михаил Лобухин.

Почти столь же демонстративной конкуренция старшего и нового солирующих поколений была разве что в недавних "Баядерках" (но тогда составы несколько разбавили: к "старшим" Ирме Ниорадзе и Эльвире Тарасовой добавили Антона Корсакова из "среднего" поколения, к "молодым" Алине Сомовой и Леониду Сарафанову -- Ирину Голуб).
Какой из двух "Дон Кихотов" лучше? Отдать пальму первенства в этом соревновании невозможно. Хотя в соревновании прима-балерины и корифейки (т.е. танцовщицы кордебалета, выступающей в первой линии и исполняющей небольшие танцы) по определению должна победить прима.
Прима-балерина Ниорадзе в "Дон Кихоте" хороша резкой уверенностью и сильным посылом танца. Партия Китри -- одна из главных в ее репертуаре. У корифейки Олеси Новиковой "Дон Кихот" в общем ряду с другими партиями. Хотя именно этот спектакль она станцевала на последнем фестивале балета "Мариинский" с парижской звездой Матье Ганьо -- но блеска от этого пока партия Китри не обрела.
Партнеры находятся на одинаковой ступени в иерархии труппы: оба числятся вторыми танцовщиками. Никита Щеглов в звездах никогда не ходил, а сейчас в театре появляется как палочка-выручалочка, в основном же занят личными гастролями. Как и все, редко появляющиеся в театре артисты, выглядит на этой сцене все более инородно.
Михаил Лобухин делает довольно быструю карьеру, недавно даже станцевал с Ульяной Лопаткиной в баланчинском балете. Впрочем, его продвижение не выглядит таким назойливым, как у Новиковой (чего стоили чуть ли не ежедневные ее выходы во время фестиваля).
У молодых ярче проявляется честолюбие. Они работают истово, на грани фанатизма. Но -- именно работают, абсолютно заменяя этим процессом акт творчества. Понять хватающихся за предоставленный случай артистов можно: пожалуй, только Ульяна Лопаткина в Мариинском балете может позволить себе не выходить в партии, которую считает не вполне готовой. Остальным второй шанс могут и не предоставить.
Зритель, как правило, выбор делает не с точки зрения качества исполнения. За танец беспокоиться не приходится: все положенные па выполнят оба состава. Главное в этом псевдоиспанском балете -- темперамент. А здесь оба состава рискуют дать слабину. Базиль Лобухина выглядит слишком расчетливым, у Китри Новиковой слишком уж ровный характер. У Ниорадзе в танце все меньше "шампанского", у Щеглова его и не было никогда. Ну что за "Дон Кихот" без азарта!
Вообще же это чуть ли не самый проблемный спектакль. Самое ценное в исполнении "Дон Кихота" -- пыл юности при уверенном мастерстве. Чтобы совместить одно и другое, пожалуй, мало будет посмотреть даже оба состава.
"Дон Кихот" часто появляется в афише в то время, когда основной состав труппы на гастролях. Самый шлягерный и востребованный балет (даже "Лебединое озеро" рядом с ним начинает сомневаться в безусловности своего статуса главного российского балета) пользуется спросом независимо от состава исполнителей. А то, что Новикова и Лобухин станцевали "Дон Кихот" еще и на прошлой неделе, а Ирма Ниорадзе (правда, с другим партнером) станцует его в конце ноября, наводит на подозрения о нехватке центральных кадров.
А лучшая Китри Мариинки Диана Вишнева теперь танцует партию, с которой начиналась ее звездная слава, лишь на гастролях.

Ирина Губская

http://www.timeout.ru/text/display/36186/
Три истории
<...>Андрей Меркурьев к вершинам балетной карьеры добирался как альпинист по скале - медленно и на кончиках пальцев. Он родился в Сыктывкаре, десять лет назад закончил балетную школу в Уфе. Далее - возвращение в родной город и перспектива не более чем провинциальной карьеры. Но принято решение добиваться большего успеха - переезд в Петербург и служба в Малом оперном театре.

Традиционный трамплин для балетной карьеры - конкурсы, и вот Меркурьев решает поучаствовать в одном из них, в международном балетном конкурсе "Майя". Он был придуман Плисецкой - ей захотелось устроить независимое состязание в Петербурге, где раньше ничего подобного не случалось, собрать некоррумпированное (не опекающее собственных учеников) жюри - словом, дать молодым все шансы. Но это был 1998 год, и открылся конкурс ровно в день дефолта: народу в Петербурге - впрочем, как и во всей стране - стало совсем не до балета. Оргкомитету пришлось экономить на наградах - ни гран-при, ни первых премий не присудили. В итоге те танцовщики, что должны были получить "золото", получили "серебро", а те, кто должен был получить "бронзу", - вовсе ничего не получили. Остался без награды и Меркурьев.

И так все время: все - не просто так, нет счастливых случаев, нет блеска судьбы, и только ежедневный безотказный труд приводит его в Мариинский. Он работяга - все эксперименты Мариинского театра (от унылого шемякинского "Щелкунчика" до неземных, как НЛО, спектаклей Уильяма Форсайта) сделаны его натруженными ногами. В танцах Меркурьева нет блеска, есть - стабильность, четкость, столярная добротность. И в Большом он вряд ли будет принцем - на нем так же будут испытывать новую хореографию. <...>

Анна Гордеева
31 августа 2006

http://www.vedomosti.ru/newspaper/artic ... /02/115153

Ведомости
02.11.2006, №207 (1734)

Живой и памятники
Пленки Мариса Лиепы перетанцевали звезд мирового балета

Многочасовой гала-концерт в Кремлевском дворце, которым было отмечено 70-летие со дня рождения Мариса Лиепы, соединил хронику восхождения на мировой олимп одного из лучших танцовщиков прошлого века и танцы сегодняшних звезд. Две части вечера оказались демонстрацией двух вариантов существования в профессии.

<...>
Танцовщики, выступавшие в честь Лиепы, действительно принадлежат к сегодняшним звездам мирового балета, как именует их афиша. Но рядом с облупившимися фотографиями и пленками становится очевидно, что они представляют совсем другой вид искусства.

Их техника рядом с немногочисленными пируэтами Лиепы выглядит сверхзвуковой, их тела рядом с суховатым, лишенным природного прыжка и вращения телом Лиепы кажутся драгоценными инструментами. И когда 46-летний Владимир Деревянко легко и упруго взлетает над сценой в образе Жар-птицы, Ирма Ниорадзе в “Лебеде” искусно выплетает стилизации в духе Карсавиной, а Светлана Захарова в Revelation доверяется мудрости собственного тела, способного в современной хореографии передать любые движения души, их танец перестает быть застывшей формой.

Анна Галайда


http://www.vremya.ru/2006/202/10/164523.html

Время новостей N°202
02 ноября 2006

Не угодили никому
Вечер в честь Мариса Лиепы прошел в Кремлевском дворце

<...>
Начался концерт. Светлана Захарова в Revelation («Апокалипсис», но название номера не переведено) сжималась в комочек, выстреливала протестующим вертикальным шпагатом и замирала на ребре упавшего стула как на грани мира -- создавалось четкое ощущение, что перед ней бездна, а не сорок сантиметров до пола. Аккуратная, лукавая, совершенно «французская» принцесса Аврора -- Евгения Образцова снисходительно позволяла себя обожать легконогому принцу Дезире -- Владимиру Шклярову (в Мариинке подрастает галантный и знающий себе цену премьер).
<...>

Анна Гордеева

http://www.kommersant.ru/doc.html?DocID ... ueId=30241

ГАЗЕТА КОММЕРСАНТЪ
№ 206 (№ 3537) от 02.11.2006, ЧТ

Соло предоставляется
// В Кремлевском дворце отметили 70-летие Мариса Лиепы

<...>

Сквозь вспышки прекрасного среди постоянных номеров и постоянных участников концертов благотворительного фонда (эстрадника Егора Дружинина, воздушного акробата Алексея Стрельцова, мимистки Марчеллы Солтан, народных артистов Илзе Лиепы и Николая Цискаридзе) удалось обнаружить несколько новых фигур. Свежее поколение Мариинского театра добродетельно представило добродетельную классику: Евгения Образцова и Владимир Шкляров – па-де-де из "Спящей красавицы", Олеся Новикова и Михаил Лобухин – па-де-де из "Дон Кихота". Выглядело это сдачей госэксзаменов по классическому танцу, причем девушкам можно было смело поставить пятерки, юноши дотянули лишь до четверок.

<...>

Татьяна Кузнецова

http://www.kultura-portal.ru/tree_new/c ... _id=795292

КУЛЬТУРА
№44-45 (7555) 16 - 22 ноября 2006г.

В лазерных лучах
Андрис Лиепа провел очередной гала-концерт Фонда имени Мариса Лиепы

<...>
Артисты из Мариинки оставили разные впечатления. Олеся Новикова и Михаил Лобухин выбрали для гала па де де из "Дон Кихота", но ничего своего не привнесли, кроме полного отсутствия дуэта. Особенно Новикова расстроила, ее Китри стала совсем заземленной простушкой. Принцесса Аврора Евгении Образцовой не вдохновила - ученический восторг и аккуратность поз не могут заменить балеринскую культуру. А вот ее партнер Владимир Шкляров порадовал знанием мелкой техники и красивыми линиями - надеюсь, в Мариинском театре подрастает новый премьер. Фарух Рузиматов и Софья Гумерова привезли "Бхакти", чем несказанно порадовали балетоманов. Длинноногая Гумерова ловко укротила бодрые индийские темпы - кидала батманы, прыгала и извивалась так вдохновенно, что о Фарухе многие просто-напросто позабыли. Анатолий Нежный "положил" артистов на полосатый диван задника (проекцию такую красно-желтую придумал) - энергичная Софья заставила себя заметить, а Фарух стерся на заднем плане. Оригинально - только бы Бежару не передали об этих экспериментах.

Екатерина БЕЛЯЕВА

http://www.gzt.ru/culture/2006/11/08/210018.html

08.11.2006 / ГЮЛЯРА САДЫХ-ЗАДЕ / САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Материал опубликован в "Газете" №205 от 09.11.2006г.

Кому светит "Софит"?

Вручены высшие театральные премии Санкт-Петербурга
Премия «Золотой софит», учрежденная Союзом театральных деятелей Петербурга 12 лет назад, вызывала нарекания критиков с самого своего зарождения. Принципы отбора претендентов и вкусовые предпочтения номинационного и экспертного советов до сих пор вызывают оторопь.

Взять хотя бы нынешний сезон. Явно недооцененными остались лучшие питерские спектакли: «Король Лир» Льва Додина, балет «Ундина» в постановке Лакотта и опера «Фальстаф» Кирилла Серебрянникова (Мариинский театр) - пожалуй, самая яркая режиссерская работа оперного сезона. Причем «Ундина» - главная балетная премьера Мариинского - вообще не упомянута в списке номинаций. Зато в нем присутствует чудовищный китч - «Мечты о танго» в Театре музкомедии и «Русский балет Серебряного века» Никиты Долгушина.

Понятно, каким образом были выдвинуты обе работы: директор Театра музкомедии Юрий Шварцкопф сам принимает участие в выборе, будучи членом правления Санкт-Петербургского отделения СТД, а Никита Долгушин включен в номинационный совет «Софита». В Питере вовсе не считается зазорным включать участников в отборочные комиссии, что придает всему мероприятию оттенок милой семейственности: я за тебя проголосую, а ты - за меня. К тому же представители драматического театра зачастую не видят спектаклей музыкального театра, а голосуют вслепую или по чьей-то наводке. Поэтому неадекватность оценок музыкального театра бывает особенно вопиющей.

Так, балетную премию «За лучшую женскую роль» дали не исполнительницам главных партий, а Виктории Терешкиной, которой поручена в «Ундине» эпизодическая роль Королевы моря. Почему? Ответ очевиден.

Более оправдан выбор совета в отношении Андрея Иванова: ему дали «Софит» за роль Акакия Акакиевича в балете «Шинель» Мариинского театра. Это, действительно, крупная и драматическая партия, где талант танцовщика раскрылся вполне.

В «Фальстафе» отметили лишь Виктора Черноморцева: он оказался замечательным, натуральным Фальстафом, и эта роль пришлась ему впору. Однако лучшим спектаклем в опере был признан не «Фальстаф», а «Поворот винта» в постановке англичанина Дэвида Маквикара: добротная, но скучноватая работа, сделанная как калька многочисленных интерпретаций оперы Бриттена.

Лучшей оперной певицей признана Татьяна Таранец - за роль Булотты в «Синей бороде» Оффенбаха на сцене Музкомедии. Предполагается, что она превзошла качеством вокала и актерским мастерством солисток Мариинского театра, претендовавших на награды.

Так как свет «Софита» устремлен главным образом на драматические театры, эти номинации представлены в изобилии, тогда как музыкальный театр обделен самым необходимым: отсутствуют ведущие номинации «Лучший режиссер», «Лучший художник в музыкальном театре» и даже «Лучший дирижер» (ее отменили за ненадобностью: все равно из года в год Гергиев получает). Поэтому кто из режиссеров и художников отличился в прошлом сезоне на ниве музыкального театра, неизвестно. Зато известно, кто самый лучший режиссер в театре драматическом: конечно же, Темур Чхеидзе. Его скучноватая постановка «Мария Стюарт» получила две главные премии: за «Лучший спектакль» и «Лучшую работу режиссера». И, таким образом, выбилась в лидеры сезона. Комментарии, как говорится, излишни. Заметим лишь, что церемония награждения проходила в этом году в БДТ: как говорится, кто принимает, тот и «Софиты» получает.

Церемония, поставленная в этом году Татьяной Казаковой, руководителем петербургского Театра комедии, оказалась рекордно мрачной и невыносимо занудной. Пока на сцене маршировали сумрачные красноармейцы и комсомолки-активистки в красных платочках, а духовой военно-морской ансамбль уныло выдувал «бодрые» фанфары, душа томилась ожиданием развязки. И дождалась. Спецпремии дали тем, кому надо: заслуженным и уважаемым деятелям театра. Премию «За мастерство и совершенство» получили актеры спектакля «Квартет» (БДТ) - Кирилл Лавров, Алиса Фрейндлих, Зинаида Шарко и Олег Басилашвили. Гордо назвав себя «уходящей натурой», Шарко бросила реплику: «И дай Бог нынешним молодым уходить так, как мы».

Премию «За творческое долголетие и уникальный вклад в театральную культуру Санкт-Петербурга» получил замечательный в прошлом танцовщик и отличный балетный педагог Борис Брегвадзе. Компанию ему составил актер Анатолий Равикович. Премию имени Товстоногова в этом году дали Галине Волчек, которая, прилетев в Петербург, споткнулась в гостиничном номере, да так неудачно, что не смогла присутствовать на церемонии лично.

http://www.rosbalt.ru/2006/11/07/273882.html

Информационное агенство Росбалт
07/11/2006, Новости Санкт-Петербурга 14:24

Новый балетный сезон в Мариинке откроется тандемом Шемякина и Пандурски

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, 7 ноября. Новый балетный сезон в Мариинском театре откроют три одноактных балета —"Метафизика» на музыку Второй симфонии Сергея Прокофьева, «Кроткая» на музыку Второй симфонии Сергея Рахманинова и «Весна священная» Игоря Стравинского. Как сообщили в пресс-службе Мариинского театра, спектакли пройдут 14 и 15 ноября, причем 14 ноября дирижировать будет художественный руководитель Мариинского театра Валерий Гергиев.
По словам хореографа и постановщика балетов Довены Пандурски, три балета, объединенные в один спектакль, «спровоцированы художественной мощью таких гениальных творцов как Достоевский, Рахманинов, Стравинский, Прокофьев». Она отметила, что для реализации этого замысла исключительную роль сыграло сотрудничество с уникальным художником Михаилом Шемякиным, с которым хореограф познакомилась еще в работе над балетом «Волшебный орех». «Именно его неординарное восприятие и толкование сюжетов посредством неповторимой сценографии и костюмов, созданных им, дают основу и вдохновение для общего метафизического духа всего спектакля, — сказала Пандурски.

В свою очередь Михаил Шемякин подчеркнул, что ему давно хотелось реализовать свои метафизические поиски в сценическом искусстве. «Именно его неординарное восприятие и толкование сюжетов посредством неповторимой сценографии и костюмов, созданных им, дают основу и вдохновение для общего метафизического духа всего спектакля», — объяснил свое участие в постановке Шемякин.

В репетициях балета заняты Анастасия Петушкова, Максим Зюзин («Метафизика»); Олеся Новикова, Дарья Васнецова, Виктор Баранов, Николай Наумов, Александр Сергеев, Рубен Бобовников (Кроткая); Екатерина Иванникова, Михаил Лобухин, Алексей Тимофеев, Иван Ситников («Весна священная») и другие артисты.

http://www.izvestia.ru/spb/article3098281/

Известия Санкт-Петербург

Балетные сцены из жизни насекомых

Первую балетную премьеру сезона Мариинка покажет 14 и 15 ноября. В афише театра появятся три одноактных балета: "Метафизика" на музыку Второй симфонии Прокофьева, "Кроткая" на музыку Второй симфонии Рахманинова и "Весна священная" Стравинского. В день премьеры за дирижерский пульт встанет маэстро Гергиев.

Новые спектакли — плод совместной работы Михаила Шемякина (сценография и костюмы) и Донвены Пандурски (хореография и постановка). Судя по всему, оба остались довольны сотворчеством.
— Мне давно хотелось реализовать мои метафизические поиски в сценическом искусстве, поэтому, когда меня познакомили с хореографом Донвеной Пандурски и предложили принять участие в создании концепции и оформлении трех одноактных балетов, я, не раздумывая, согласился, — признается Михаил Шемякин.

По мнению хореографа, неповторимая сценография и костюмы Шемякина стали основой для общего метафизического духа всего спектакля. Она также отметила, что "исключительные артисты балета Мариинского театра умеют летать как никто иной".

— Балет "Метафизика" — самый абстрактный среди трех произведений. Он ставит перед собой целью показать визуально необыкновенную партитуру Второй симфонии, объединяющую высшую математическую точность с извержением вулканической эмоциональной мощи, — говорит Донвена Пандурски.

К метафизическим структурам Шемякин стремился приблизиться и в "Кроткой". Дух петербургской повести Достоевского раскрывают сдержанная цветовая гамма декораций и костюмов, музыка Рахманинова и хореография Пандурски.

А "Весной священной" Михаил Шемякин, по собственному признанию, отдал дань любимому композитору юности — Стравинскому. Тот одним из первых увидел в нем серьезного художника и в 1962-м вывез его работы на Запад. На сей раз Шемякину захотелось сделать новый, сказочный вариант "Весны" и перенести действо в мир фей, эльфов и насекомых. Так что новый балет снабжен подзаголовком "Сцены из жизни насекомых".

Илья Нефедов

http://www.gorod-spb.ru/story.php?st=8197

ГОРОД №41
от 13-11-2006

Метафизический переход от крыс к насекомым

В Мариинском балете предстоит неделя Михаила Шемякина. 14 и 15 ноября покажут первую балетную премьеру сезона -- "Мегаполис", а в воскресенье -- два "Щелкунчика". 14-го дирижирует Валерий Гергиев, в остальные дни Михаил Агрест.

Премьерный "Мегаполис" состоит из трех одноактных балетов: "Метафизика" на музыку Второй симфонии Сергея Прокофьева, "Кроткая" на музыку Второй симфонии Сергея Рахманинова, "Весна священная" Игоря Стравинского. Объединяющий это все в целое принцип -- загадка сценаристов (либретто сочиняли хореограф Донвена Пандурски и Михаил Шемякин -- он же постановщик, сценограф и автор костюмов). Предыстория этого сотрудничества довольно сложная.
Шемякин на Мариинской сцене начался с "Щелкунчика". На постановку был приглашен Алексей Ратманский, который вскоре отказался (или ему отказали) от работы из-за возникших разногласий во взглядах на творческий процесс. Ситуацию спас Кирилл Симонов, тогда еще студент балетмейстерского отделения Вагановской академии. Затем Шемякин задумал поставить "предисловие" к "Щелкунчику". В "Принцессе Пирлипат" с музыкой Сергея Слонимского хореографом также был Симонов. Далее Шемякин захотел дополнить балет, и "Принцесса" превратилась в "Волшебный орех". Переименованный спектакль переделывал уже не Симонов (опять творческие разногласия), а Донвена Пандурски -- в балетном мире -- человек ниоткуда.
Творческий тандем Пандурски -- Шемякин в новой постановке обещает метафизический дух и магнетический размах. Почему взяты именно эти композиторы? С Прокофьевым Шемякин уловил собственное созвучие. Рахманинова сочли подходящим для сюжета Достоевского. Стравинский -- особая история. Шемякин считает его практически своим "крестным отцом": Стравинский оценил талант молодого художника и помог его известности на Западе.
Первые два балета без "прошлого", зато у "Весны священной" в Мариинке это прошлое нелегкое. За последний десяток лет она третья. Была постановка для мужского состава труппы знаменитого хореографа Евгения Панфилова, дополненная художником-осветителем с абсолютно независимыми от хореографа идеями. Совместного спектакля не вышло -- составляющие, за которые отвечал каждый, остались сами по себе. Балет быстро исчез из репертуара. Три года назад обзавелись реконструкцией "Весны" Вацлава Нижинского -- Николая Рериха из "Русских сезонов". В афише этот спектакль появляется редко. Теперь -- Шемякин. Его "Весна священная" перенесена в жизнь насекомых. Там обещают еще фей и эльфов -- но какие у Шемякина бывают феи, можно понять из предыдущих постановок. Про гнет пауков и их паутины -- тоже.
Над постановками начали работать в прошлом сезоне. В них заняли в основном артистов, поступивших в труппу в нынешнем и прошлом сезонах. Основной состав почти все это время на гастролях и возвращается как раз в день премьеры. Может, оттого и особо звучных имен среди исполнителей нет, но есть несколько заметных.
А для поклонников балета в более традиционном понимании в репертуар этой недели среди "шемякунчиков" затесалась "Спящая красавица" с молодыми "звездочками" в главных партиях -- Евгенией Образцовой и Владимиром Шкляровым.

Ирина Губская

http://www.kommersant.ru/region/spb/pag ... section=34

КОММЕРСАНТЪ САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
№214 от 16.11.2006, ЧТ

Мухи творчества
// Насекомые Михаила Шемякина в Мариинке


Фото: Валентин Барановский

Мариинский театр показал первую премьеру сезона: три одноактных балета -- "Метафизика", "Кроткая", "Весна священная" -- в постановке хореографа Донвены Пандурски и оформлении художника Михаила Шемякина. На игры людей и насекомых смотрела ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.

Подготовка к премьере развивалась по сценарию, знакомому еще по шемякинским "Щелкунчику" и "Волшебному ореху": из театра валом шли сообщения, что Михаил Шемякин оформляет новый балет. Ажиотажа добавлял выбор музыки (все-таки Сергей Прокофьев, Сергей Рахманинов, Игорь Стравинский) и Валерий Гергиев за пультом, балетами дирижирующий редко. Про постановщика упоминали постольку поскольку: "Донвена Пандурски... ну которая в 'Орехе'...". Дело в том, что, по общему мнению критики, в постановке "Волшебного ореха" (Ъ писал об этом 16 мая 2005 года) художник совершенно затмил хореографа. В общем, все ожидали буйства художественного, за которое отвечал маэстро Шемякин, и музыкального, за которое отвечал маэстро Гергиев, по привычке отводя хореографии вспомогательную функцию.
Буйство было. Исполнение маэстро Гергиевым Вторых симфоний Сергея Прокофьева и Сергея Рахманинова и знаменитой "Весны" Игоря Стравинского сделало вечер балетной премьеры музыкальным событием. Но главное удивление -- Михаил Шемякин: художник кротко освободил сцену для танцев, расписав лишь задник и кулисы, создал практически традиционные балетные костюмы и предоставил полную свободу действий хореографу.
Освободившаяся от гнета оформителя госпожа Пандурски самозабвенно предъявила публике все свои таланты -- и хореографические, и литературные. Каждая из ее композиций была заботливо сопровождена литературным комментарием.
Вот, к примеру, "Метафизика" на музыку Сергея Прокофьева. Абстрактная композиция Михаила Шемякина помещена в центр сцены. В линиях, кругах и кольцах угадывается метафизически трансформированная человеческая голова. Это близкий художнику образ сфинкса ХХ века, чей взгляд гипнотизирует и затягивает. На сцене семь пар танцовщиков в комбинезонах (у мужчин костюмы разрисованы полосками, у женщин -- кружочками) многозначительно мечутся, назойливо вытягивая ноги в battements developpe вперед.
Стоит главной героине в голубом (Анастасия Петушкова, обладательница чрезвычайно женственных, особенно в сравнении с сухопарым кордебалетом, форм) чем-то опечалиться, как партнер (Максим Зюзин) тотчас поднимает ее в воздух вниз головой. Героиня умиротворяется, лишь раздвинув ноги в поперечном шпагате. Примеру протагонистов следует остальная шестерка. Все эти пластические ребусы, а может быть, просто физические упражнения, по словам хореографа, символизируют "детище космической энергии", "гипнотическое ощущение космической бесконечности" и "постепенное приближение к человеку, к его внутреннему миру".
Но если в первом отделении Донвена Пандурски всего лишь "приблизилась к внутреннему миру человека", во втором -- посредством балета "Кроткая" на музыку Рахманинова по одноименному рассказу Достоевского -- она погрузилась туда окончательно. Повествование идет "от первого лица": муж погибшей героини во власти "хаотических воспоминаний" возвращается в прошлое.
Хотите верьте, хотите нет, декорация и костюмы Михаила Шемякина -- лучшее, что есть в этом спектакле. Черно-серая сцена погружена в плотную петербургскую мглу; зловещий лес острых конструкций -- словно лабиринт, по которому блуждают потерявшие себя герои; разломанное колесо в центре -- как символ нескончаемого кошмара, в который ввергает себя главный герой. Здесь бродят запыленные призраки -- горожане, офицеры и ангелы -- в черно-серых, очень шемякинских костюмах.
Но визуальная фантасмагория не поддержана пластической -- у хореографа явно плохо с фантазией. Госпожа Пандурски сплетает танцевальное действие из сплошных хореографических пошлостей. И все это в дополнение к танцу сказано словами. Герой ползает на коленях и бьется оземь -- мучится "состоянием безысходности и безмерного одиночества". Безликие арабески Кроткой обозначают ее "очищенную страданием душу". Галопирующие прыжки Офицера и его отчаянные пируэты (Рубен Бобовников очень высоко подскакивал и отменно вертелся) символизируют полную внешнего блеска, но глубоко безнравственную жизнь царской армии, проводящей свои дни в "массовой оргии надругательства". Финальная фраза "манифеста" госпожи Пандурски, помещенная отдельным абзацем, исчерпывающе выражает зрительское впечатление: "Затмение".
Самым неожиданным оказалось третье отделение. "Весна священная" Игоря Стравинского предстала не в своей пантеистической сути, а как "сцены из жизни насекомых": литературная основа не заявлена, но опознается мгновенно -- "Муха-цокотуха" Корнея Чуковского. Беззаботная жизнь букашек (сильфид и эльфов) на фоне веселенькой декорации, представляющей в увеличенном виде травку и цветочки, прекращается с появлением злого Паука (Михаил Лобухин, одна из надежд Мариинского театра, очень эффектен в черно-серебряном костюме, своеобразной шемякинской пародии на Спайдермена). Скушав в качестве основного блюда Эльфа (златовласый Алексей Тимофеев), Паук неожиданно давится предназначенной на десерт Сильфидой. Однако и здесь озорную идею Михаила Шемякина приземлили натужно сочиненные па.
Впрочем, при катастрофическом недостатке балетных спектаклей для детей "Весна священная" имеет все шансы на долгую сценическую жизнь, особенно на шефских концертах. А участники премьеры уже вошли в историю балета как первые исполнители партий Цветная линия, Цветная капля, Муха, Стрекоза и Богомол.

http://www.vedomosti.ru/newspaper/artic ... /16/115843

ВЕДОМОСТИ
16.11.2006, №216 (1743)

Драма на болоте
Михаил Шемякин сварил в Мариинском театре комплексный обед

Дмитрий Циликин
Для Ведомостей

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ — Художник Шемякин не впервые выступает автором балетных спектаклей Мариинского театра. Его новая работа — три одноактных балета “Метафизика”, “Кроткая”, “Весна священная”, поставленных хореографом Донвеной Пандурски. По случаю премьеры оркестром дирижировал Валерий Гергиев. Балет стал необязательным приложением к музыке.

Предыдущие спектакли Шемякина в Мариинке — “Щелкунчик” и его приквел “Принцесса Пирлипат”, раздувшийся затем до “Волшебного ореха”, — были тотально и принципиально уродливы. Смотреть их было даже весело — своего рода визуальный мазохизм мог доставить удовольствие. Новые постановки былой фантазии лишены.

На первое давали “Метафизику”. Авторами либретто значатся сам Шемякин и хореограф Пандурски, которая ставила движения и в “Волшебном орехе”. Однако ее функция (как прежде аналогичная функция Кирилла Симонова в “Щелкунчике”) — работать обслуживающим Шемякина персоналом. Ясно, что сценарий про “человеческий индивидуум как детище космической энергии, не оставляющей его в покое и превращающей его в вечного странника на вечные времена” (это из буклета) сочинила не эта болгарско-немецкая девушка, а сам Шемякин. Реализовано это следующим образом: на фоне декоративно-абстрактного панно и писаных кулис во вкусе 1960-х пара солистов в окружении “цветных капель” и “цветных линий” (кордебалет в разрисованных означенными элементами нарядах) проделывают разные комбинации движений классического танца, составленных в произвольном порядке и перемежаемых замысловатыми поддержками на манер раннего Григоровича. Причем если раньше Шемякин упаковывал артистов в поролоновые толщинки, лепил на них животы, маски, парики, чудовищных размеров цилиндры и капоры, так что они не столько танцевали, сколько анимировали костюмы, то теперь, в отсутствие этой красотищи, стала особенно очевидна скудость и вторичность хореографического языка.

Впрочем, остальные языки скудны так же. Второе блюдо — “Кроткая” по Достоевскому. “Внезапно Кроткая вздрагивает, как в кошмарном сне…”, “Будто в повторении кошмарного сна ее вновь увлекают…”, на следующей странице еще кто-то “просыпается от кошмарного сна”. Короче, сплошной кошмарный сон. Выглядит он так: сцена во всю высь и ширь декорирована писаным дрекольем, в центре — гигантское треснувшее деревянное колесо. На сей раз г-жа Пандурски явно вдохновлялась не Григоровичем, а Борисом Эйфманом: поддержки уже просто костоломные, руки простираются, ноги раздираются шпагатами. Мужчина (муж, рассказчик у Достоевского) и некий Офицер претендуют на Кроткую: балерина в арабеске ставит корпус и ногу горизонтально, один держит ее за руки, другой за стопу, и крутят, как циркуль. В конце Ангелы смерти, подняв героиню повыше, уносят ее (само собой, белое платьице в луче света) в разверзшееся колесо. В общем, Эйфман во всей чистоте стиля.

Наконец, в качестве компота — “Весна священная”, “сцены из жизни насекомых”. Это “Лебединое озеро”, только не орнитологическое, а инсектное. Сцена сверху донизу заросла буйной флорой — буквально как в рекламе прокладок с экстрактом ромашки, в осоке сидят двухметровые лягушки и болтаются оптимистические гусеницы. Зигфрид и Одетта здесь — Эльф и Сильфида, Ротбарт — Паук, друзья принца, его невесты и лебеди — жуки, муравьи, стрекозы и прочая энтомологическая живность. Отличие от “Лебединого” разве в том, что от лап Паука погибает Эльф, а злодея в ответ, утерев слезки, уконтрапупила Сильфида — “Муха-цокотуха” в феминистском варианте.

Все это предприятие можно бы счесть курьезным недоразумением, кабы не музыка. Шемякин и Пандурски относятся к ней как к книжке-раскраске. Им от музыки нужен лишь ритм, темп и общее настроение: если восьмые-шестнадцатые — крутим шене, если громко и быстро — выпускаем побольше народу. Тогда как работа оркестра Валерия Гергиева была в этот вечер исключительно хороша.

“Метафизика” идет под Вторую симфонию Прокофьева — в трактовке Гергиева прокофьевские остроумнейшее ехидство или грозная поступь страшного и притягательного неведомого обретали почти физически переживаемую пластичность — всякие жете по кругу и пируэты отслаивались от музыки, как шелуха. Такого Прокофьева если и можно танцевать — то каким-то другим способом, не по учебнику Вагановой.

Вторая симфония Рахманинова, взятая для “Кроткой”, конечно, более дансантна. Отрытая эмоциональность этой музыки в оркестре переживалась проникновенно, но сухо, по-мужски, на сцене же эмоции экстатически изображались — отсюда и пошлость.

Что до “Весны священной” — это одно из капитальнейших созданий Гергиева. Однажды по телевизору показывали, как некий экстрасенс усилием воли заставляет труп сначала шевелиться, потом сесть, потом тот встает и чуть ли не идет. Нечто похожее Гергиев проделывает с этой великой и ужасной партитурой. Которая в результате каменной пятой наступила на сопутствующий балет, его не заметив, — только хрустнули хитиновые крылья…

Занята в этих опусах в основном совсем зеленая (и очень старательная) молодежь. Из нее выделялись Александр Сергеев (герой в “Кроткой”), крепкий телом и, главное, головой, благодаря чему даже поставленные ему страсти-мордасти приобретали осанку благородства; и Михаил Лобухин (Паук), отличный танцовщик (один из лучших в программе балетов Форсайта). Вообще все, кто прошел плавильный тигель Форсайта, и остальное танцуют иначе. Так что ребятам, начавшим с Донвены Пандурски, в театре, где в репертуаре в изобилии аутентичные Петипа, Баланчин да еще и Форсайт, есть куда расти.

http://www.vremya.ru/2006/211/10/165622.html

Время новостей N°211
16 ноября 2006

Про квакушек и людей
Новые балеты в Мариинском театре



К двум спектаклям, оформленным Михаилом Шемякиным в Мариинском театре («Щелкунчик» и «Волшебный орех»), добавился еще один -- вечер одноактных балетов. «Метафизику» на музыку Второй симфонии Прокофьева, «Кроткую» на музыку Второй симфонии Рахманинова и «Весну священную» Стравинского поставила Донвена Пандурски. Хореограф в некотором роде уникальный -- проработав после окончания Петербургской консерватории почти двадцать лет в Германии, она в стране, чуткой к новшествам и почтительной к классике, сумела не прославиться совершенно ничем. Имя ее ничего не говорит немецкому балетоману -- как не говорило оно балетоману русскому до ее появления в Мариинском театре.

В театральных расписаниях, а затем на афишах это имя возникло два года назад. Тогда в театре уже было полтора спектакля Михаила Шемякина -- «Щелкунчик» и приквел к нему, одноактная «Принцесса Пирлипат». И тот и другой спектакль в качестве балетмейстера выпускал Кирилл Симонов, тогда бывший артистом кордебалета Мариинки и делающий в профессии хореографа первые шаги. «Щелкунчика» сначала предлагали Алексею Ратманскому -- но, выслушав планы сценографа, тот от проекта вежливо отказался. У Ратманского уже было имя в профессии -- у Симонова его не было, им можно было помыкать и навязывать свои условия работы. В результате сцена оказалась заставлена разнообразными шемякинскими монстрами -- этакая передвижная выставка, и артисты выискивали меж них местечко, чтобы потанцевать. Получалось не очень. И когда Шемякин (с благословения Валерия Гергиева -- художник вообще появился в театре потому, что он личный друг маэстро) решил «Пирлипат» сделать полномасштабным спектаклем, даже Симонов из проекта с тихим стоном исчез -- больше разводить мизансцены среди крыс и застывших в паутине мух он не мог. Требовался человек настолько бессловесный, что подчинялся бы движению мизинца ноги художника. И появилась Донвена Пандурски. «Пирлипат» стала двухактным «Волшебным орехом» (мой коллега Дмитрий Циликин рассказывал об этом спектакле в номере «Времени новостей» от 17 мая 2005 года). Перед той премьерой мне довелось брать у нее интервью для одного из петербургских журналов -- когда вышел текст, госпожа Пандурски была очень опечалена: нет, ее слова были точь-в-точь перелиты с аудиокассеты на страницу, но при редактуре поменялась формулировка одного из моих вопросов. В разговоре он звучал так -- «кто будет танцевать главные роли?», в печати вышло -- «кого вы выбрали на главные роли?». Хореограф -- творец спектакля, однако переживала, что читателям может показаться, будто она сделала что-то сама, без согласования с Михаилом Шемякиным...

В общем, сценографу с сотрудницей повезло. Неудивительно, что нынче совместная работа продолжилась.

Нынешние три одноактовки тоже более похожи на выставки костюмов и декораций, хотя на сцене стало почище. То есть Пандурски, видимо, действовала классическим женским способом -- там, где мужчины плевались и убегали с криками «да уберите же этих уродов, дайте танцам место», она преданно заглядывала в глаза и говорила: «Да, вы гений, только давайте мы немножко вот это отодвинем вон туда». В результате Шемякин выразил себя только на задниках, кулисах и в костюмах -- на сцене было свободно. Но это Пандурски не помогло.

Когда сцена расчистилась, стало ясно, что ее надо заполнять танцем, а с этим возникли сложности. Пандурски кинулась искать поддержки у хореографов прошлых лет, что-то у них вычитывать. Первая одноактовка -- «Метафизика» в результате явила собой странное борение балетмейстера с мифом о сочиненной Федором Лопуховым «Симфонии мироздания» (первый русский программный балет-симфония, станцованный единственный раз в 1923 году и несколько лет назад воскрешенный в театре Петербургской консерватории внуком Лопухова). Либретто, сочиненное самой Пандурски, бормотало о «человеческом индивидууме как детище космической энергии, не оставляющей его в покое и превращающей его в вечного странника на вечные времена». На сцене шестерка молодых людей (названных «цветные линии» -- действительно, линии на трико нарисованы были) домогалась шестерки девушек («цветные капли», трико в брызгах краски). Сначала не очень явно, потом все более агрессивно: хватали их поперек туловища, вскидывали на плечо и уносили. Ведущая пара (Анастасия Петушкова и Максим Зюзин) должна была противопоставить высокую духовность этому буйству плоти -- они все звали протоплазму к светлому будущему, когда клетки превратятся в человека, и для того маршировали вперед, открывая ноги чуть не в вертикальный шпагат. Увидев, должно быть, будущее, все испугались -- во всяком случае в финальной мизансцене толпа вместе с главными героями пятится назад, выставив руки перед собой.

«Весна священная» тоже оказалась балетом не про людей (как-то сложно у Пандурски и Шемякина с человечеством). Стравинский был призван аккомпанировать истории в царстве насекомых -- маршировали муравьи, паук плел свою сеть и устанавливал свой порядок. Тут, конечно, народ в зале разглядывал костюмы -- кузнечиков, жуков, лягушат. Последние роли достались юным воспитанникам Вагановского училища -- и вот это зря, детям в этом спектакле не место. Завладевающий миром насекомых паук в спектакле демонстрирует свою власть последовательным насилием -- Пандурски воспроизводит фрагмент сцены оргии из григоровичского «Спартака». Только у Григоровича Красс тяжело и жестко вбивал ноги в пол над телом распростертой Эгины -- теперь времена изменились, и Паук насилует кудрявого белокрылого Эльфа. Потом он не упускает и его подружку Сильфиду -- ей достается та же участь. И это, между прочим, единственная сцена в трехчастном спектакле, сделанная с настоящей энергией. Невольно в голову приходит мысль, что все не просто так и Шемякин выражает таким образом свои тайные желания по отношению к классическому балету, в котором традиционно действуют эльфы и сильфиды.

Так бы и пропал вечер совсем зря, если бы не третий спектакль, «Кроткая». Нет, к Достоевскому все это отношения не имеет -- то есть Достоевский тут увиден через призму Бориса Эйфмана. Тот уже не раз перекладывал Федора Михайловича в балет, и Пандурски идет по его стопам. Главным в любом романе-спектакле оказывается противостояние героя и толпы -- и кружащийся и мечущийся кордебалет так же мешает жить героям «Кроткой», как героям, например, «Братьев Карамазовых». Но на главные роли Пандурски (нет-нет, вместе с Шемякиным, наверно) выбрала Дарью Васнецову и Александра Сергеева -- и тем спасла балет. Холодноватая, сосредоточенная девушка с огромным шагом (он естествен и оказывается для этой роли совершенно необходим -- при этом нет никакой «демонстрации возможностей», она просто вскидывает ногу, а от движения гул идет; в мелком суетящемся мире она -- большая и значимая; незаметный для самой героини пафос праведности выражается одним движением ноги -- вот за это и стоит любить балет). Напряженный, то цепляющий на себя маску невозмутимости, то отчаивающийся герой Сергеева точен в каждом сделанном и несделанном движении, то есть понятно, когда его персонажу хочется ступить вот так -- а порыв давится в самом начале. Это не Достоевский, не Пандурски и не Шемякин (философически нарисовавший на заднике колесо со сломанными спицами и надломленным ободом -- балет про судьбу, ясно же). Это -- молодежь Мариинского театра, которая способна из любого безобразия сделать спектакль. Еще есть, конечно, потрясающий мариинский оркестр, выцеплявший новые смыслы в «Весне священной» и тонкими пальцами разбиравший Рахманинова. Есть Гергиев, дирижировавший как всегда -- то есть блестяще. Но почему этот Гергиев позволяет в своем театре все эти оргии капель с линиями и насилия над эльфами -- неизвестно. Может быть, он вообще не смотрит на сцену? Или так уверен именно в своей труппе, что она все вынесет? Лучше, наверное, первое -- тогда есть надежда. Что когда-нибудь он оторвет глаза от партитуры.

Анна ГОРДЕЕВА, Санкт-Петербург