Юрий Темирканов: «Я терпел всю мерзость, малограмотность и пошлость, которую поставили на сцене Большого»
Бирюков Сергей
"Труд", 30 Марта 2010г.

Первый международный фестиваль «Неделя Мстислава Ростроповича» в Москве открылся громко: гастролями самого знаменитого российского симфонического коллектива — Академического оркестра Санкт-Петербургской филармонии во главе с Юрием Темиркановым. Перед первым концертом легендарный дирижер ответил на вопросы «Труда».

— У вас с Москвой в последние годы связаны и радости, вроде стартовавшего здесь при вашем участии в 2006 году фестиваля симфонических оркестров мира, и не слишком солнечные переживания, вроде провальной «Кармен» в Большом театре в 2008-м. Очевидно, принять сегодняшнее приглашение вас подвигло великое имя Ростроповича?

— На этот вопрос можно отвечать весь вечер. Для музыканта встретить такую личность, как Ростропович, — самое большое везение, какое только можно себе представить. Дело не только в том, что он гений. Бывает ведь гений, а человек — г: но. А Ростропович был во всех своих проявлениях личностью неординарной. Он даже ел гениально! Нет, кроме шуток. Встреча с ним заряжала, как верующего заряжает приход в церковь. Потом, правда, шантрапа опять тебя заталкивала в общую суету, но следовали новые встречи с ним, и это всегда была огромная радость.

— Как вы познакомились?

— Ей-богу, не помню. Вероятно, когда он стал преподавать в Петербурге, а у меня были друзья-виолончелисты, и я иногда заходил к ним в класс. Это было где-то в 1960-е. Сперва узнали друг друга шапочно, потом ближе. Например, Виолончельный концерт Шумана, который сыграем сегодня, мы с ним играли неоднократно. А Пятую симфонию Шостаковича он сам любил дирижировать.

— Партнер такого уровня, как Ростропович, не может быть легким и предсказуемым. Интересно, какие замечания друг другу делали?

— Ну, я тоже не очень предсказуемый, так что общий язык находили быстро. (Улыбается.) Если серьезно, я к нему относился так: он на самом деле гений, а мы в лучшем случае способные люди. И спорить с ним мне было невозможно. Но он тоже замечаний, как вы выразились, не делал — он только пожелания иногда высказывал, что нормально. Сегодняшние молодые, которые сапоги ему должны чистить, говорят гораздо больше пожеланий, чем мог бы высказать Ростропович.

— Если выйти за рамки фестиваля… Сейчас в Петербурге возобновлена замечательная опера «Мертвые души», премьеру которой вы 30 лет назад дирижировали в Питере и Москве. Есть ли шанс, что мы вновь увидим это произведение?

— Ну, спектакля еще нет, это концертное исполнение. Но это вам надо к Гергиеву в Мариинский театр обращаться, я там не работаю.

— Понятно. Но эта опера ассоциируется с вашим именем и с Большим театром, в котором, кстати, вы еще недавно числились главным приглашенным дирижером. Эти отношения сохраняются?

— С Большим театром не сохраняются.

— По вашей инициативе?

— По моей.

— Не понравилось?

— Не понравилось.

— «Кармен»?

— «Кармен». Не будь это Большой, я бы просто положил палочку и уехал. Как уехал из Лиона, когда там испохабили «Пиковую даму»: сказал им, что в этом безобразии участвовать не буду. Но в Большом генеральный директор Иксанов — мой давний добрый знакомый, еще по Петербургу. А перед этим Марис Янсонс отказался от «Кармен», Ростропович отказался от «Войны и мира». Какая-то уже атмосфера создавалась, и поэтому мне отказаться было бы не очень хорошо. И я терпел всю мерзость, малограмотность, пошлость, которые поставили на сцене. Единственное, что мог себе позволить, — я не вышел на поклоны.

— Тогда и у критиков была масса претензий к режиссеру, превратившему оперу в трэшевую разборку между бандитами на латиноамериканской помойке. А есть ли режиссер и театр, с которыми вам бы еще хотелось поработать?

— М-м... Нет. Не только в России, практически нигде нет таких режиссеров. Потому что все перепуталось: Я вам сейчас такие примитивные вещи скажу, что даже самому неловко. Ведь опера — это жанр, в котором главное место занимает музыка. Было в старину даже выражение — музыкальная драматургия. И значит, эту драматургию, смысл этой музыки режиссер просто по возможности осуществлял на сцене. У него «своих взглядов» не было. А когда я в Кировском (советское название Мариинского. — «Труд») театре работал, ко мне подходит режиссер и говорит: «У меня есть взгляд на эту оперу». Я ответил: «Значит, Моцарт, когда писал, у него взгляда не было?» Вот так вышло, что современные режиссеры сделали из музыки величайших композиторов саундтрек, как в кино, сопровождение той чепухи, которую они придумывают и которая не имеет никакого отношения к тому, что мы слышим. Возможно, это в какой-то степени противление тому, что было, предположим, при Чайковском, когда декорации первой картины оперы рисовал один художник, второй — другой и ставить могли разные режиссеры. Но это оправдывалось тем, что в опере главный — композитор. А сейчас композитор никто. Вы понимаете, опера — это жанр страшный. Потому что человек выходит и, вместо того чтобы говорить, поет. Противоестественно? Да, если ставить по Станиславскому. Валентина в «Фаусте» убили, а ему надо еще арию петь. Но драматические режиссеры этого не знают. Они не знают, что это за жанр — открывают его другим ключом, и получается глупость.

— Итак, вы теперь в оперные театры ни ногой?

— Ну не так чтобы: Недавно в Италии дирижировал открытием фестиваля Верди. Дело в том, что меня позвали быть главным дирижером фестиваля Верди, который к его 200-летию проводит театр в Парме. Там поблизости Верди родился, и они к юбилейному 2013 году поставят все, что он написал. Даже варианты. Они меня пригласили, я подумал-подумал: вообще-то мне это не очень нужно, если честно. Но с другой стороны, российского дирижера зовут продирижировать великого итальянского композитора в городе, где все таксисты знают его музыку наизусть. Что-то в этом есть. И вот на старости лет поеду к ним осенью делать «Травиату», «Трубадура»: