"Трибуна", 12.08.2010 г. Вероника РОМАНЕНКО
http://www.tribuna.ru/news/2010/08/12/news3351/Эйфман ищет двойника Петербург уже давно стал городом, где активно развиваются балетные традиции. Здесь творили всемирно известные балетмейстеры и хореографы. Борис Эйфман, начав свою деятельность в семидесятые годы минувшего столетия, сумел сделать так, что созданный им Театр Бориса Эйфмана обрел всемирное признание. Более того, в планах хореографа – строительство Театра танца и Академии танца для детей-сирот. В начале августа Эйфман представил на суд петербуржцев возобновленный триптих: «Анна Каренина», «Чайка», «Онегин», а также новый балет «Я –Дон Кихот» в год 65-летия Великой Победы посвятил участникам войны и жителям блокадного Ленинграда.
– Борис Яковлевич, вы организовали свой театр в 1977 году. Как удалось убедить начальство в необходимости авангардного театра?
– Когда власти предложили мне создать театр, то не предполагали, какого джинна из бутылки выпускают… Наш театр возник при Ленконцерте, и руководство думало, что появится эстрадного толка коллектив, который будет развлекать публику, создавая забавные хореографические миниатюры. Уговаривать меня долго не пришлось. Конечно же, я схватился за этот подарок судьбы и начал создавать свой коллектив. Первая же программа, сделанная в 1977 году, резко отличалась от того, что виделось властям. Но прикрыть это было уже невозможно: пришел успех, появились хорошие отзывы. И началась многолетняя война за право быть свободными художниками в тоталитарной стране.
– Начинали вы спектаклем «Двухголосие» на музыку Баррета из репертуара «Пинк Флойд». Почему?
– Мне хотелось в первую очередь привлечь новое поколение зрителей. С удивлением и с радостью сегодня узнаю, что многие лидеры нашей страны, ныне работающие в Москве и Петербурге, в юности смотрели мой балет. Задолго до мировых хореографов я начал ставить на музыку «Пинк Флойд» и других лидеров рок-движения, практически запрещенных в Советском Союзе. Мне удалось не только поставить эти балеты, но и показать их в Кремлевском Дворце съездов. Нам выпало интересное время: с одной стороны, постоянные запреты, борьба с цензурой, чиновниками, а с другой – жажда нового, желание пробиться через «железный занавес».
– Что для вас является главным импульсом в создании нового спектакля?
– Каждый человек несет в себе некий дар. И этот дар провоцирует его, заставляет действовать. Есть дар строителя, дар художника. Дар хореографа немного отличается от всех остальных, потому что он особый – придумывать свой «язык», движения, заряжать эти движения какой-то энергией... Это особый вид шаманства, можно сказать. Бог дал мне такой дар, поэтому уже в раннем возрасте я начал сочинять хореографию. В 16 лет у меня была маленькая компания, где я много ставил, когда учился в Ленинградской консерватории.
– Идею спектакля вам подсказывает музыка или литературные первоисточники?
– Всегда по-разному. Когда ставил «Реквием», то, конечно, драматургию определяла музыка Моцарта. Иногда я иду от личности, допустим, Ольги Спесивцевой или Чайковского. Последние мои спектакли «Анна Каренина», «Чайка» и «Онегин» сочинены на основе великих произведений. Я не пытался иллюстрировать их – просто стремился найти то, что можно выразить только языком жестов. Ведь я не использую язык автора – в балете слов нет, а для писателя именно слово является главным инструментом выражения чувств, у меня же – тело.
– В ваших балетах прослеживается тема двойничества: Каренин – Вронский, Тригорин – Треплев, Онегин – Ленский. Таким образом, вы стремитесь выразить дуализм человеческого сознания или же показать соперничество?
– Конфликт как столкновение разных идей необходим любому произведению искусства. Может быть, в этом и кроется моя индивидуальная боль – постоянно находиться в диалоге с самим собой. Этот диалог наложил отпечаток и на форму моего хореографического мышления.
– Главная тема вашего творчества – конфликт художника с миром. В чем его истоки?
– Все очень индивидуально. Каждый художник – это особый микрокосмос, заложенный природой. Мне кажется, главное – не борьба за свободу, не борьба с внешним миром (что всегда идет параллельно), а диалог с самим собой. Художник, ощущая в себе Божий дар, становится его заложником – и встает в оппозицию к своему дару. Чайковский мучился от этого; с одной стороны, ощущал свою избранность, с другой – страстно хотел быть, как все. Он постоянно об этом писал. Думаю, одна из причин его гибели заключается в том, что он испугался – после «Шестой патетической симфонии» ничего не напишет, и поэтому надо было достойно уйти. Одним словом, голгофа!
– У вас постоянно прослеживается тема одиночества. Это ваше личное состояние или примета сегодняшнего дня?
– Думаю, что одиночество – это не дань сегодняшнему дню, а дань мировой истории человечества. Одиночество преследует не только человека, но и любое существо на Земле. А художнику публичное одиночество присуще наиболее ярко: он замкнут на себе. Любой художник, создающий произведение искусства, обращаясь к литературе или музыке, в конечном счете реализует себя. И если в моих балетах очевидно одиночество, то, наверное, в том свойство моей натуры.
– У вас всего лишь два балета, где в названии вынесено имя женщины – «Анна Каренина» и «Красная Жизель». Почему?
– В «Анне Карениной» меня волновал мир женщины, попавшей в колоссальную зависимость от страсти, и эта сексуальная зависимость породила в ней совсем иное существо. Познание себя как другой ипостаси и привело Анну Каренину к самоубийству. Толстой одним из первых сделал глубокий психоанализ архетипа женской натуры.
– Сегодня перенос классических литературных сюжетов на современный контекст не внове. Вы не боитесь следовать за модой?
– Ну, может, эту моду создали мы?.. И знаете, – этой моде уже более трехсот лет! К литературе в балете обращались еще со времен Новера. Хотя сегодня в балете есть авангардные направления, которые ограничиваются абстрактными композициями. И это замечательно, поскольку искусство должно развиваться в разных направлениях. Но свою деятельность я вижу в сохранении балетного театра как структуры и поиска в ней новых возможностей.
– Вы часто выступаете на разных площадках. В связи с этим мобильность сразу закладывается в артисте или же предполагается момент импровизации?
– Мы создали ансамбль, который соответствует многим стандартам. Это не очень большая труппа, мобильная и рентабельная. Выезжающие труппы больших театров – а в них около девяноста артистов – дорогостоящи и нерентабельны. Артистов, выходящих у нас на сцену в моей хореографии, для создания яркого полноценного зрелища вполне достаточно. Никогда не скажешь, что это небольшая компания – всегда есть ощущение масштабного танцевального действа.
– Насколько вам важно работать именно со своей труппой?
– Я могу сочинять хореографию только с моими артистами. Иногда получаю предложения от других компаний. Так, приняв приглашение от Нью-Йорк Сити поставить балет о Баланчине, сначала создал его со своими артистами, а уж потом перенес на американских исполнителей. К сожалению, я не могу работать с чужими артистами, не зная их потенциала. Последняя моя премьера была в Токио с Национальным балетом Японии. Мы показывали «Анну Каренину» и с нашими артистами, и с японскими солистами.
– Что дают зарубежные гастроли для вас и вашей труппы?
– Гастроли, с одной стороны, большая радость: мы можем достойно представлять российский балет начала XXI века, доказывая миру, что в России не только бережно хранят классическое наследие, но и создают новые формы. С другой стороны, у нас нет своей сцены в Петербурге. Любой спектакль в родном городе стоит очень дорого: мы должны арендовать помещение, рабочих, делать рекламу. А когда едем на гастроли, то за нас платит импресарио, и еще артистам платят. Поэтому представлять спектакли у себя в городе с каждым годом становится труднее. Цена аренды растет, а мы не можем поднимать стоимость билетов, ведь тогда мы лишимся своей главной аудитории: студенчества и интеллигенции.
– Вы открыли театр еще в советские времена, сейчас период рыночных отношений. Что-то изменилось в вашем мировоззрении?
– Ничего практически. Да, конечно, внешне изменилось очень многое. Если раньше я страдал, что меня не пускали за границу, то сегодня ищу любую возможность, чтобы туда не ездить. Когда актеры гастролируют, я часто сижу здесь, работаю, решаю массу проблем. Благодаря гранту правительства мы имеем возможность приглашать хороших артистов, не боимся рисковать, не думать о черном дне. Грант стал нашим гарантом. Но если говорить о внутреннем состоянии, то я всегда был активным человеком, всегда искал любые возможности реализовать свои идеи. Я стремился это делать тогда, сейчас и, надеюсь, буду делать в будущем.
– В прошлом году был подписан указ о строительстве Академии танца в Петербурге. Какие качества особенно важны в воспитании балетных артистов?
– Главное – научить детей любить танец, любить ощущение себя в движении. Сегодня я наблюдаю колоссальную лень, безразличие, индифферентность, меркантильный интерес в отношении к профессии. Поэтому главное – сделать детей счастливыми. И, конечно, необходимо воспитывать артистов интеллектуально развитыми, ведь сейчас в балете нет лидеров. Откуда им взяться, если образование ниже среднего. Тем не менее мы должны жить своей культурой, своим наследием, своей ментальностью, своей духовностью. Ни в коем случае не попадать под общую мировую тенденцию. Мы уже прошли этап ассимиляции, и ничего хорошего из этого не вышло. Сейчас я думаю, искусство театральное, балетное может параллельно с церковью участвовать в возрождении духовности в нашей стране. Только одной религии недостаточно, должна мощно заработать культура, и тогда мы вновь обретем себя.
