http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/ ... -s33.shtml

Новая газета

«А РУГАЛИ МЕНЯ ТОЛЬКО В РОССИИ»

Анна НЕТРЕБКО ходит на дискотеки и рада, когда аплодируют музыке, а не платьям и верхним нотам



Жгучая брюнетка из Краснодара Анна Нетребко приехала в холодный Ленинград в 1987 году поступать сначала в музыкальное училище, затем — в Петербургскую консерваторию. И наконец, в Мариинский (тогда Кировский) театр, чтобы пленить мир лучезарным, обжигающим сопрано.
Больше всего она похожа на Моцарта в его женском обличье. Только великий австриец мог с легкостью писать гривуазные, с тонким налетом неприличия письма своей возлюбленной — сочетать земное и возвышенное в одном флаконе. Никогда не забуду, как в антракте «Руслана и Людмилы» Нетребко влетела на всех парах в артистический буфет в парике Людмилы, лихо размахивая бутафорской косичкой и вихляя бедрами, как заправская эстрадная дива.
Есть у певицы в Петербурге «поклонница» из главных музыковедьм, считающая ее интеллект не слишком высоким. Заблуждается! Раскованность — гениальный способ самозащиты от глупости и вражды. Кстати, по словам певицы, больше всего несправедливой и неприязненной критики ей приходилось читать именно в России.
Нетребко — абсолютное дитя своего времени, оперная певица нового поколения. Ее своевременность, современность выражается в иной медиаприроде: в ней опера сливается с эстрадой, с шоу высшей пробы, замешенном на хайтековском профессионализме.
Ее график расписан на несколько лет. Нетребко не боится ставить с интервалом в два дня семь спектаклей «Травиаты» в Зальцбурге или семь «Риголетто» в Ковент-Гардене.
К своим тридцати трем неоперная красавица успела обрасти слухами и легендами — зернами для расцветающего мифа о примадонне.
В 2003-м она записала пять беспрецедентных оперных клипов на DVD — Anna Netrebko: The Woman. The Voice — и снялась в роли самой себя во второй части «Дневника принцессы» в Голливуде вместе с Джулией Эндрюс. Замашки примадонны Анна в себе напрочь отрицает. Но сегодня русскому оперному театру настоящие примадонны нужны как никогда.

— Какое впечатление 2004 года стало для вас самым ярким?
— Запись второго диска Sempre libera с Клаудио Аббадо.
— Маэстро много вас корректировал?
— Он что-то предлагал, но не корректировал. Работа проходила больше на взаимопонимании, интуиции — как это и происходит у меня в большинстве случаев.
— Вы признаны абсолютной оперной звездой — в одной тройке с Чечилией Бартоли и Анжелой Георгиу. Вы говорили, что собираетесь взять паузу, чтобы осмыслить это.
— А что делать? Придется как-то существовать в этом статусе. Назад уже не повернуть. В любом случае надо продолжать работать и дальше. Что я и делаю. Как бы я ни страдала от напряжения и ответственности, которые меня сейчас окружают, я прекрасно понимаю, что очень везучая. Талантливых артистов много, но не у всех появляется возможность записывать свой голос. Мне она предоставлена. Я действительно брала отпуск на два месяца, отказалась от некоторых контрактов — и была счастлива. Сейчас снова вернулась к работе: меня ждет очень серьезный год.
В Австрии мне вручили награду Amadeus Awards. Эта награда прежде вручалась только дирижерам. Я стала первой певицей, удостоившейся ее.
Яркими событиями стали для меня и концерты в Германии вместе с молодым дирижером Михаэлем Гюттлером. Очень понравилась немецкая публика: я чувствую, что они аплодируют именно музыке, а не платьям или верхним нотам.
— Как восприняла критика ваши оперные клипы на DVD?
— Их жутко разругали многие западные критики академического толка. Им не понравилось то, что я там, условно говоря, лишь открываю рот, как в клипах. И то, что мое естество, которое нравится всем при живом исполнении, совершенно пропадает. Что тоже правда. Но клипы преследовали другую цель. Просто фантазия. На мой взгляд — симпатичная.
— Бурная рекламная кампания в Германии вам нравится?
— Нет, потому что пиара слишком много. К сожалению, это от меня не зависит. Могу сказать только, что я делаю одну четвертую часть того, о чем меня просят.
— У вас больше завистников или доброжелателей?
— Не знаю. Конечно, свою роль — не знаю, хорошую или плохую, — сыграла вся эта раскрутка. Но становится очень обидно, когда некоторые «почитатели» говорят: «А она вообще еще поет? Она же только в рекламе снимается?». Тем приятнее мне было прочитать в немецкой прессе: «Она много лучше, чем о ней пишут в иных газетах». Узнать, что оценивают все-таки мое живое выступление, — это для меня самое важное. А промоушны — необходимость, к которой я должна относиться с пониманием. Как и все другие музыканты.
— А есть разница в отношении к вам русской и западной критики?
— Негативную критику в свой адрес я встречала только в России. На Западе меня пока никто ни разу не ругал: могли только дать советы по интерпретации. В России кто-то даже написал, что у меня нет ни голоса, ни актерского дарования, а тембр простоват. Это было сказано про «Травиату», про «Войну и мир». Я не обижаюсь. Но если критика сильно задевает, ее лучше не читать.
— В последнее время вас активно начали приглашать на известные западные ток-шоу.
— В Америке только что вышла передача, которую готовили, преследуя меня везде на протяжении полутора лет. В январе я буду выступать на популярном ток-шоу у Дэвида Леттермана. В Германии на ток-шоу Wetten Dass я оказалась вместе с Роби Уильямсом. Кроме него, там были Джеки Чан, Кайли Миноуг. Опыт интересный и необычный. В конце концов Уильямс увел меня со сцены, что стало поводом для расспросов типа: «Что там у вас происходило с Роби Уильямсом?». Я отвечала, что все, что случилось, останется между нами. На следующий день во всех газетах были фотографии меня и Уильямса и заголовки, что он «увел» сопрано.
— Вы так поглощены творчеством, а успеваете ли замечать, что происходит вокруг?
— Честно говоря, я не так сильно «поглощена».
— Легко дается?
— Когда я работаю, я отдаюсь процессу всецело. Но когда работать заканчиваю, думать об этом прекращаю. Чтобы я бесконечно сидела с клавиром — такого нет.
Жизнь вообще интересна: она все время разная. Перед «Богемой» в Петербурге мы с друзьями ходили на две дискотеки, где плясали до пяти утра. В тот же вечер я пела «Богему».
— Вас там узнавали?
— Нет. А зачем? А кто меня здесь знает? Но этому я безумно рада. Даже в Германии, где мое лицо висит повсюду, меня почти никто не узнает на улице, потому что я в жизни абсолютно отлична от рекламной женщины-вамп. Не хватало, чтобы у меня была жизнь, как у поп-звезд, которые из дому не могут выйти без папарацци.
Я хочу, чтобы у меня была своя, частная жизнь.

Подготовил Владимир ДУДИН
03.02.2005

Журнал ELLE
февраль 2005

ТАКАЯ, КАК ЕСТЬ



За десять лет в Мариинском театре УЛЬЯНА ЛОПАТКИНА собрала все мыслимые балетные титулы — заслуженная артистка, «Божественная», «Душа танца», Outstanding Performance of the Year Award, «Триумф»… Она мегазвезда, самая востребованная и самая недоступная для прессы балерина отечественного балета. Исключение Ульяна сделала только для журнала ELLE, согласившись дать интервью НАДЕЖДЕ КОЖЕВНИКОВОЙ. Фотограф ВЛАДИМИР МИШУКОВ.


Мы сидим в Мариинке, в ложе бенуара. Позолоченный театральный зал сейчас пуст. Через полтора часа обитатели замка Равенсвуд станут страдать и умирать здесь под сладостную музыку Доницетти к «Лючии ди Ламмермур». Но пока все тихо. И Ульяна Лопаткина, сосредоточенно нахмурив красивый лоб, правит распечатанные страницы — интервью для ELLE..
Это наше второе — и, по сути, настоящее знакомство. Первое — месяц назад — проходило в обстановке, приближенной к боевой. Ульяна, строгая, тонкая, с гладкими волосами и непроницаемым лицом, вошла и с ходу лишила надежд съемочную группу, прилетевшую из Москвы (это после многомесячных изнуряющих переговоров с пресс-службой и дирекцией театра!): «Нет, переодеваться я не буду. Я бы хотела сниматься в своих вещах или в чем-то театральном!»
Приговор прозвучал в ответ на попытки стилистов как-то по-особенному посадить ее у стены в забавном фраке и остроносых ботинках. Ничего тогда не вышло! Создать андрогинный образ в духе Серебряного века не удалось. И чемодан одежды, специально привезенной для съемок, улетел обратно в Москву. Но сегодня Ульяна другая. Даже улыбается. И как будто никуда не спешит, несмотря на неумолкающий мобильный. За последние пятнадцать минут ей позвонили муж, мама, кажется, костюмер, напомнили, что надо забирать дочку Машу, куда-то ехать, с кем-то встречаться. Но Ульяна не исчезает, а, дирижируя карандашом, искореняет в интервью какие-то неточные слова, снова и снова пытаясь объяснить, почему так не любит встречаться с журналистами и позировать фотографам глянцевых журналов.

«Вы знаете, стилисты привозят для меня вещи — хотят примерять какие-то ими созданные образы, придумывают целое действо. Но мне эта игра вне сцены дается тяжело. Когда на спектакле я выполняю жуткой сложности движения, к которым надо готовиться с детства и вытереть сто потов, — это как раз те условия, где я могу обрести внутреннюю свободу На сцене музыка провоцирует меня на открытия. А одежда не провоцирует, а просто создает настроение. Я в театре обычно хожу в кроссовках, в чем-то спортивном, удобном. Это рабочий стиль. Меня в рабочее время «женщиной» никто здесь не привык видеть. Мы все, или почти все, балетные так ходим — снял с ноги шерстяную гамашу, повязал на шею! Что с утра натянул — джинсы, любимый свитер, в том и побежал. Такой подростковый стиль. Мы законсервировались в «выпускном» возрасте и облике. И кто поверит, что такому «подростку» уже 30 лет!

ELLE Но считается, что балерины так элегантны, женственны — и на сцене, и вне ее!
У.Л. Вы когда-нибудь видели, как балетные сильфиды выглядят в рабочие будни — скажем, когда пьют кофе в служебном буфете? Как жуткие виллисы — синяки под глазами, бледные лица. Кто-то, кажется, из хора, сказал однажды: «Балет? Да там женщин и не увидишь!» Потому что все мы как лошади работаем. Некогда прихорашиваться. Это на приемах все замирают от восхищения. А танцоры привыкли к партнершам с красными и мокрыми от пота лицами. Все это несколько меняет представление о сказочной красоте балета. Но в этом мире мы проводим две трети жизни. Балет - жестокая профессия, забирает человека полностью. А как только начинаются все эти съемки, пресса, это тут же сказывается. РR ведь тоже отбирает силы. Вообще, чем больше говоришь о себе, тем меньше остается времени на дело. Слово имеет таинственную силу. Поэтому не стоит им бросаться. Это из области, которую мы не можем анализировать. Такая немного мистическая зависимость.
ELLE Поэтому Вы не даете интервью?
У.Л. Я не даю интервью без особого повода. На самом деле можно сойти с ума, отвечая на одни и те же вопросы. Сейчас у меня новых работ нет. Я только недавно вернулась в театр после долгого перерыва. Стараюсь восстановиться. Надо много работать. Вот поэтому нет необходимости в интервью. А что вы подумали?

Лично я подумала, что, как истинная звезда, абсолютная и самодостаточная, Ульяна просто избегает ненужного общения, что она научилась решительно отсекать главное от второстепенного. «Да не научилась я! В том-то и дело!» — в голосе Лопаткиной чуть ли не отчаяние. «Решительно отсекать», по ее словам, хотелось бы попытки прессы делать из нее звезду— ледяную приму, чья ослепительная «звездность» сверкает в каждом движении.

У.Л. Люди видят прямую спину и серьезное лицо — значит, «она умеет отделять главное от суеты». Но я живая, и у меня хватает недостатков. Нельзя сказать, что с моим появлением все окутывает розовая дымка, что это у меня такой божий дар делать все вокруг прекрасным и значительным. На самом деле у меня бывают периоды безволия, случаются сбои, паника на сцене, ошибки от усталости - и все это приводит в состояние мрачного уныния, получается холодный спектакль. И это чувствует зритель. А предполагается, что каждый раз одно и то же «Лебединое озеро» надо танцевать по-разному. Балетная жизнь — это ежедневное преодоление физической и душевной усталости, перегрузки, стрессы. Беспокойство о том, что не получается партия, болит нога, низкое давление, партнер на репетиции был недостаточно внимателен, завтра опять уезжать, чемодан не собран... А жизнь идет. И в ней не одно только «Лебединое озеро», правда?

Решаюсь напомнить, что не все так ужасно: суровые критики давно превратились в нежных лириков и уже без всяких многоточий говорят об Ульяне как об артистке, которая вернула балету его большой стиль и заняла место у «врат царства классической хореографии». Но картина, где восторженные балетоманы, вставая в театральных креслах, шепчут: «Божественная!» — кажется Лопаткиной слишком сладкой.

У.Л. История про мегазвезду мне дорого достается: она ставит меня под прицел со всех сторон. Гораздо легче быть подающей надежды девочкой. Это состояние легкое, окрыляющее. Но чем выше удается подняться по ступеням профессии, тем больше там всяких «многоточий». Я ведь не только догадываюсь о том, сколько от меня ждут. Об этом говорят, пишут. Конечно, критик не обязан думать о том, что чувствует балерина на сцене. То, что она переживает, и то, что видит зритель из зала, — две параллельные реальности. Иногда сжигаешь столько нервных клеток из-за помарки в танце, а потом смотришь видеозапись — и ясно, что это был ничтожный нюанс, который вообще незаметен. Иногда первый шаг из-за кулисы на сцену дается с таким трудом и нервами! Так что сначала хочется понимания и только потом — критики и жесткого анализа. Поэтому я, например, очень благодарна своему мужу, когда он в зале смотрит спектакль и переживает за меня.

Меня предупредили, и я твердо усвоила, что Лопаткину ни в коем случае нельзя спрашивать о «личном». Она не станет отвечать, а может вообще прервать интервью. Я и не пытаюсь проникнуть в запретную зону. Вопрос лишь в том — где проходит граница. Когда Ульяна, что называется, «в зените славы и успеха» покинула сцену, вышла замуж и родила маленькую Машу, это переживалось абсолютно незнакомыми ей людьми как личная драма. И дело было не в том, что она неожиданно для многих вышла из привычного образа «Жизнь в искусстве». Всех — а особенно тех, кто знал еще и о ее травме, — одинаково волновал вопрос, вернется ли она на сцену.

ЕLLE Вы пропустили сезон 2001/2002 года, родили дочь, потом перенесли тяжелую операцию. Не было страха вообще не вернуться в театр?
У.Л. Страх был. На уровне подсознания. Но я отгоняла от себя эти мысли. Когда я оставила театр, то чувствовала такую усталость, такую загнанность! Ведь я годами полностью была сосредоточена только на профессии. Помню, когда дала свое первое телеинтервью, мне потом в театре говорили: «Надо же, ты, оказывается, умеешь улыбаться!» Наверное, у меня произошла «передозировка» ответственности. Так что очень долго я в театр даже не заходила. И когда проезжала мимо, смотрела на это здание, где внутри народ «пыхтит-кряхтит», борется, пьет кофе в перерыве, даже не замечая, какой месяц и день на дворе, — я ничего не ощущала. Как будто у меня с этим миром ничего общего.
ЕLLE И что Вы делали все это время?
У.Л. Полгода просто жила, занималась домом, обычными делами. Но потом прошли месяцы, и захотелось опять балетных движений. Стала скучать по утренним классам, когда все собираются полумертвые и делятся острыми ощущениями: у кого — нога, у кого — спина, у кого что болит... Балетный мир правда очень замкнутый. Он человека не выпускает, потому что профессия чрезвычайно трудная. Она требует тебя всего. Даже если ты проведешь в классе меньше времени и дашь телу отдых, голова-то продолжает работать, и все равно не удастся дышать полной грудью за пределами театра. У тебя просто не остается сил на другое. Балетный мир, может, не такой яркий и сказочный, а сила переживания все-таки перетягивает сюда.
ELLE Майя Плисецкая рисовала театр как бесчеловечную, жесткую машину. Вы согласны, что это «механизм, который надо победить»?
У.Л. Я бы скорее сравнила театр не с машиной, а с очень сложным организмом. И он, так же как человеческий, то хорошо себя чувствует, то переживает какие-то болезни, эмоциональные спады или подъемы. Нельзя сказать, что театр съедает людей, что он их ломает. Он их испытывает. Мне кажется, нужно суметь вжиться в этот организм и стать его частью. Если есть, конечно, такое желание. Но это процесс индивидуальный — зависит в том числе от твоих возможностей, воспитания. С кем ты выстроишь отношения и будешь ли выстраивать вообще — десять лет ходить и кланяться! В общем, театр — это, конечно, люди, которые обитают в нем. Все зависит от людей. Хотя не все...
ЕLLE Не все звезды балета решаются пожертвовать ради материнства хотя бы частью карьеры. Как Вы рискнули?
У.Л. Подарить жизнь новому человеку неизмеримо важнее, чем станцевать «Лебединое озеро». Вообще все в жизни бывает не так, как представляешь. Вот говорят: «Ты сразу почувствуешь — этот ребенок твой, частица тебя!» Когда родилась Маша и ее положили рядом, я посмотрела — вылитый папа, ничего моего, смотрит строго синими глазами, совершенно отдельная личность, и мне теперь с ней жить! Вот о чем я тогда подумала. Но я уверена (поскольку на себе уже испытала), что Бог не зря дал возможность женщине быть матерью. Материнство будто открывает какую-то новую «дверь» в женской сущности. Конечно, нельзя сказать, что это «сказочный процесс, который облагораживает женщину и она расцветает». Нет, это совсем иначе. Это труд титанический. Сказано, что женщина, когда рожает, очищает душу страданием. Ничего подобного. Душа очищается, только если всю последующую жизнь идешь по пути терпения и ежедневного самопожертвования и проходишь этот путь с любовью. Мне все это еще предстоит. Но без Маши я уже свою жизнь не представляю.
ЕLLE Но Вы не колебались: рожать или нет, сейчас или немного погодя?
У.Л. У меня это было зрелое решение. Я давно знала, что, когда выйду замуж, буду иметь детей. Если человек замкнут на себе — это рано или поздно ведет к самоуничтожению. С рождением ребенка появляется ответственность, навсегда исчезают скука и ощущение одиночества, ты вынужден менять ритм жизни, все успевать, изыскивать для этого ресурсы, и сам становишься больше, глубже. Воспитание ребенка — хорошая цель в жизни, которая стоит усилий и напряжения, одновременно и глубокая, и высокая.
ЕLLE А восстановиться и вернуться на сцену было сложно?
У.Л. Меня поддерживали коллеги — мамы, которые это прошли. У нас в балетном мире все другое, и послеродовой опыт тоже. Чувствуешь на уровне движений особенности и возможности тела, пережившего роды. Мне объясняли: «Не ломай спину! Не бросай так ноги». Ну, и я доверилась чужому опыту. Но все равно прошлый сезон показал, как трудно разрываться между работой и маленьким ребенком. И — господи помилуй, бедные женщины! — как все это сложно. Хочется быть и хорошей матерью, и хорошей балериной, и хорошей женой.
ЕLLE Семья поддерживает Вас в этом стремлении?
У.Л. Мои родные стараются изо всех сил. Но силы у всех разные, и понимание того, что требуется, тоже. А жизнь с балериной — вещь сложная.

Семья Ульяны сегодня — это дочка Маша и, конечно муж - Владимир Корнев, директор филиала французской строительной компании. Я осторожно интересуюсь, насколько могут совпадать взгляды на дом, карьеру и другие жизненные ценности у балерины и бизнесмена.
Ульяна терпеливо объясняет, что строительным бизнесом муж занимается не всю жизнь. Вообще-то он — выпускник Академии имени Репина, архитектор, художник, литератор. Когда-то штурмом взял академические бастионы, приехав в Питер из Челябинска.
В Петербурге они какое-то время существовали параллельно: он - студент, Лопаткина — прилежная ученица Вагановского училища. Но точки пересечения, оказывается, намечались уже тогда: «Когда я брела куда-нибудь мимо Екатерининского сада с портфельчиком, там всегда в начале 90-х можно было встретить художников. И Володя там мог быть, как он говорит». Во всяком случае, замечает Ульяна, сегодня поводов для разногласий в их семье не больше, чем в любой другой, и скорее уж они связаны с тем, что под одной крышей — два «творца».

У.Л. Володя очень переживает, что жесткий бизнес-распорядок не оставляет времени для творчества. Но все равно он что-то успевает делать, придумывает разные истории, пишет книжки. И я могу сказать, что у меня очень неспокойно на сердце, если мой муж не может быть на спектакле. Даже сформулировать трудно: мне необходимо его присутствие. То есть обязательно нужно, чтоб он пережил спектакль со мной: если бы он не обращал внимания на трудности моей профессии, не замечал моих переживаний, то мне было бы очень досадно. Но, слава богу, мы учимся понимать друг друга. Он сидит и ужасно нервничает в зале, когда я на сцене. Но каждый раз я говорю ему: «Если ты не придешь, что-то в наших отношениях нарушится». А так мы существуем как бы в одном мире.

Я на всякий случай уточняю, так ли велика разница между Ульяной Лопаткиной в театре и дома. Но Ульяна решительно не видит никакого противоречия между честолюбием артистки и самоотречением жены и мамы.

У.Л. Я везде такая, какая есть. Просто в профессии и в театре требуются качества, которые не всегда нужны дома. В театре необходимо проявлять больше силы характера, больше воли. Хотя как сказать! Какие-то качества, приобретенные в профессии, помогают в семье: выдержка, спокойствие в трудной ситуации и умение терпеть. Говорят, что семья - это школа любви. Сказано точно. Теперь, когда я вышла замуж, я это понимаю. Любить так, чтобы это чувствовали другие, не срывать свое плохое настроение на других, дарить окружающим мягкость, сглаживать острые углы, уметь посмотреть так, чтобы воздух, готовый взорваться, мгновенно охладился, - этому всему нужно учиться... Но это стоит труда.
ELLE А у Вас есть собственная формула успеха дома и в карьере, рецепт для личного применения?
У.Л. Пожалуй, нет. Хотя как-то моя тетушка, которую я очень люблю, сказала: «Чтоб не потерять себя в очень интенсивном, разрушающем ритме жизни, будь то большой город или общество людей, важно найти свою тропу, свою линию жизни. И по этой тропинке всегда ходить». То есть надо видеть цель, идти к ней и не терять себя. И очень часто помогают принципы, стержень внутренний — они не дают впасть в отчаяние, уныние. Вопрос сложный.

С неумолимой ясностью ощущаю, что сейчас, как в шварцевской «Золушке», откуда-нибудь раздастся: «Ваше время истекло, кончайте разговор!» Пора благодарить и прощаться. Но, будто осознав, что не каждому дано воспользоваться ее верной, но такой трудновыполнимой формулой удачи, Ульяна, как человек ответственный, спешит подсказать более простой рецепт: «И знаете, может, в дополнение еще вот что: даже в самый серый будничный день нужно помнить, что именно такого дня в твоей жизни никогда больше не будет!».

Журнал ELLE
май 1998


Партия одинокой белой розы.

Не знать, кто такая - Лопаткина, теперь неприлично. Примерно так же, как не помнить дату отмены крепостного права. 1861-й. Пра-а-а-вильно. Ее фамилия о многом должна сказать нынче даже любому космонавту, у которого перед глазами одни ракеты, ракеты, ракеты... Она — девушка модная. Не в смысле стильности наряда, а в смысле того, что на нее специально "ходят".

Чтобы увидеть на сцене эту 24 -летнюю балерину из Мариинского театра, народ едет из Москвы в Петербург. Без вранья. Среднего возраста интересная дама, с которой я познакомилась в фойе Большого театра (мы коротали время перед ''Лебединым озером», где главную партию исполняла Ульяна Лопаткина), так мне и заявила, что-де "сын мой этой девушкой необыкновенно увлечен и мотается в Питер на все ее выступления».
Да что там этот впечатлительный москвич! Лопаткину уже называют "живым гением уровня Плисецкой", "революционеркой" в балете. Ее наградили высшим балетным титулом «Божественная". А ведь она, можно сказать, еще только разбежалась, взлететь не успела. Что будет!..
Из всех знаменитостей, с которыми мне довелось иметь дело за десять лет работы в журналистике, она единственная позвонила мне сама, чтобы назначить время для интервью. Я собиралась ждать ее звонка до глубокой ночи, до упора, но даже не успела начать нервное кружение вокруг телефона, как вдруг он зазвонил. В половине первого ночи я услышала в трубке тихий голос с деликатными интонациями: «Извините, что беспокою Вас так поздно. Я только что вернулась после спектакля...» (Мне стало обидно за свою приземленность: лежу в постели, сытно поужинав и намазавшись кремом. А она только что танцевала "Баядерку".)... Давайте завтра в четыре. Я остановилась в "Савое". У нас будет один час".
С журналистами обычно не здороваются за руку. Зачем? Один раз встретились и больше, скорее всего, не увидишься. К тому же неизвестно, что о тебе напишет этот журналист. Ульяна же протянула руку первая, и пожать ее было приятно - горячая. Отыскала кипятильник, поставила греться воду в большой кружке, высыпала «каппучино» из пакетиков в чашки. "Вы неудачно сели, здесь дует из форточки, лучше сядьте в это кресло". И села на сквозняк сама.
В ее гостиничном номере жили розы, только розы. Свежие и засыхающие, головками вниз. На стеклянной полочке в ванной комнате - одинокая белая роза в бутылке из-под минералки. Именно такой, как этот цветок, я и представляла себе Ульяну Лопаткину — воздушной, одинокой и непременно в платье. Она оказалась выше меня ростом, одета в сливочного цвета водолазку, джинсовую рубашку и черные брюки. Но все равно такая... такая... В общем, рядом с такой женщиной даже умный мужчина обычно чувствует себя грубым мужланом. Впечатление производит неземное даже вне сцены. Наперекор этому, буквально на пальцах, она старалась объяснить мне, втолковать, что никаким особым талантом не одарена и Господом в лоб не поцелована. Не лукавила, я уверена. В самом деле так думает. И если бы я не видела ее на сцене сама, могла бы и поверить.

ELLE Я столько слышала о Вашем нетипичном для балерины росте и вот теперь убедилась сама. Сколько в Вас сантиметров?
У.Л. 175.
ELLE Танцевать из-за этого трудно?
УЛ. Одна моя знакомая, которая работала на морских судах, однажды сказала: «Конечно, Ульяне трудно делать всякие там вращения, у нее большая парусность». Мы очень смеялись, но это так. Если у человека такие длинные руки и ноги, представляете, какая центробежная сила его заносит, когда он вращается? Не знаю, насколько мне было бы легче при меньшем росте, но иногда я чувствую, что танцевать тяжеловато. Заносит руки не туда. Когда нужно держать ось вращения, очень трудно ее поймать, потому что шаг влево, шаг вправо — и упадешь. Это очень серьезно. Если бы не мой педагог Нинель Александровна Кургапкина, которая научила меня справляться со своим телом, я бы не смогла делать 32 фуэте и даже просто стоять на ногах так, как это требуется от балерины. Она с компьютерной точностью видит, как надо поднять руку, повернуть плечо и сочетать это со вскоком на ногу. Ведь зритель видит только конечный результат, а чего это стоит... По сути, я ведь обычный человек. У меня, конечно, разработаны ноги, потому что каждый день этим занимаешься. А как все это соединить и сделать красиво — очень непросто.

Конечно, Ульяна — обычный человек. Она просто танцует лучше всех. А так, и руки, и ноги у нее растут оттуда же, откуда у всех. Родилась она в городе-герое Керчи, купалась в море, с четырех лет мама стала водить ее по разным кружкам, чтобы обнаружить «хоть какие-нибудь способности».

У.Л. Мне повезло, у нас в Керчи организовали балетную студию. Я училась в музыкальной школе, а два раза в неделю меня возили на другой конец города заниматься балетом. Возвращались очень поздно, в 11 ночи, и я всегда спала в автобусе. А на следующий день — в школу. Потом наша преподавательница посоветовала поехать поступать в хореографическое училище. И меня приняли в Питерское с оценкой «условно» по всем моим данным. То есть с «тройками». Но перед этим я пробовала поступать и в Москве. Мы решили, что если сумею пройти хоть два тура, то есть надежда, и можно ехать в Ленинград. Так и получилось — до третьего тура не допустили.
ELLE Из-за роста?
У.Л. Нет, они сказали: «Девочка полновата». А роста я была среднего.
ELLE В свои далекие девять лет я тоже поступала в хореографическое. Нас запускали в класс по десяткам и велели прыгать. Я старалась делать это потише, но приняли девочку, которая рядом со мной громко стучала пятками. С тех пор я очень люблю балет, как несбывшуюся мечту. А у Вас какие воспоминания об этом кошмаре — вступительных экзаменах?
У.Л. Первый тур я «отпрыгала» благополучно, проверили шаг, подъем... Во втором, на медицинском осмотре, у меня нашли несколько изъянов для балета, но пропустили на третий тур. Снова проверяли гибкость, легкость, «гнучесть». В конце всем надо было танцевать полечку, по очереди. И это было самое сложное.
ELLE А Вы умели танцевать полечку?
У.Л. Да, я умела! И это меня спасло. Нужно было как-то особенно станцевать, запомниться, быть такой выразительной, чтобы тебя приняли. Не знаю, что еще нужно было сделать, но я приложила все свои силы. Я улыбалась очень сильно. Ужас! Ну, такой был стресс! Мне очень хотелось поступить.
ELLE А почему Вам так хотелось?
УЛ. Для меня это было такое романтическое приключение.
ELLE А в жюри заметили Ваш талант? Или они Вам тогда ничего не сказали?
УЛ. Ну какой в том возрасте может быть особый талант? Если только ты не гений, как Моцарт.
ELLE Но ведь Вас так и называют — «живой гений».
У.Л. Люди сами создают легенды.
ELLE Это должно быть очень сложно — в 24 года нести бремя такой славы. Ты взлетаешь на такую высокую вершину, а как же удержаться на ней?
У.Л. Да дело в том, что я-то не взлетаю. Это пресса сочиняет. Некоторые считают, что наступил кризис в балете, и то, что сейчас продвигают молодых балерин, кажется удивительным. Просто стечение обстоятельств. От того, что тобой восхищаются и хвалят, — не легче. Так повышается планка! Люди читают статьи, приходят на спектакль, и ты должна подтвердить все слова, которые о тебе сказали. Это тяжело. Ведь так же, как и у всех, у меня иногда что-то болит, и депрессии бывают.
ELLE Как Вы восстанавливаетесь?
У.Л. Рецепта никакого нет. Самое простое — это физический отдых, выспаться, погулять, почитать. Немного сбавить напряжение рабочего дня.
ELLE А витамины пьете?
У.Л. Да, они нужны обязательно. Очень большой расход эмоциональных и физических сил.
ELLE Какие-то специальные, балетные препараты?
УЛ. Нет, обычные.
ELLE А какой у Вас распорядок дня?
У.Л. Иногда очень трудно соблюдать режим, потому что поздно кончаются спектакли.
ELLE На ночь едите?
У.Л. Нет, после больших перегрузок не хочется. Поздно ложишься, а на другой день, бывает, как сегодня, нужно встать на урок, на репетицию. А заснуть после спектакля тяжело, все прокручиваешь в голове.
ELLE Валерьянку пьете?
У.Л. Иногда, чтобы заснуть.
ELLE А как питаетесь? Меня пугали, что всего по пол-яйца на завтрак, на большее не надейся.
У.Л. Питаюсь беспорядочно и, наверное, не так, как нужно балерине. А вообще просто нечасто ем мясо, вот и все. На завтрак легкая каша на воде, лучше всего овсянка, чай с бутербродом или мюсли, йогурт. Главное — не переедать, иначе будет очень тяжело двигаться.
ELLE Переедать — это что такое? Это сколько? Когда Вы сидите за столом с другими людьми, «небалетными», у них, конечно, порции побольше?
У.Л. Вообще я раньше очень много ела. И все удивлялись, как это я не поправляюсь. Но сейчас уже чувствую, что надо себя ограничивать и сохранять состояние легкости. Если насытился, сразу ощущаешь, что стали туже суставы. Не могу свободно дышать, подтянуться.
ELLE Вы выглядите безмерно уставшей. Через два дня спектакль, Вы успеете набраться сил?
У.Л. У меня сегодня уже генеральная репетиция.
ELLE Это то же самое, что спектакль?
У.Л. Это даже тяжелее. Это рабочий день. Настроение не такое приподнятое, на спектакль ведь настраиваешься как-то особенно. После чувствуешь себя опустошенной, как сегодня. Я ведь вчера танцевала в Большом, это ответственность огромная, она давит. И на следующий день — как выжатый лимон, ты ничего не чувствуешь, не видишь и не слышишь. Делаешь все механически.
ELLE Вы интересуетесь тем, что пишут о Вас в прессе, собираете ли вырезки?
У.Л. Собираю, но не сама лично. У меня нет на это ни времени, ни энтузиазма. То, что обо мне пишут, я стараюсь не читать, потому что рецензии ведь бывают и ругательные. А я не хочу расстраиваться. Мне нужно думать о том, как станцевать лучше. А огорчение так трудно побороть внутри. Поэтому я стараюсь читать статьи о себе после того, как все самое сложное позади.
ELLE А что Вас больше вдохновляет: острота ситуации, когда нужно завоевать нового зрителя, новую сцену, или Вам приятнее танцевать в родном театре?
УЛ. Меня не вдохновляет ситуация, когда что-то особенное происходит: особенный гость в зале, открытие гастролей... Я, наоборот, стараюсь абстрагироваться, потому что это мне мешает. Я стараюсь сосредоточиться на музыке, на движении. Знаете, на кого я особенно реагирую в зале?
ELLE На мужчин?
У.Л. Почему на мужчин? (смеется) Мне очень приятно, когда на спектакль приходят актеры, люди других творческих профессий. Вот как вчера, на моем спектакле были Табаков с женой, Любимов, Вознесенский, Белла Ахмадулина, Алла Демидова, Михаил Козаков... Хочется выразить через танец свои чувства, затронуть, заинтересовать, не оставить их равнодушными. Очень хотела попасть на репетицию, на спектакль к Табакову, но времени нет. Ни одного выходного.
ELLE А как на этих гастролях Вас приняли артисты Большого театра?
У.Л. Ко мне за кулисы приходили Лавровский, Семенова... Екатерина Максимова перед «Лебединым озером» подарила букет роз. Я была потрясена. Такие люди!
ELLE Для Вас одобрение коллег значит больше, чем признание зрителей?
УЛ. Нельзя это сравнивать. Любовь зрителей и уважение коллег — это разные вещи. Они и спектакль смотрят по-разному. Зрители просто наслаждаются, а профессионал никогда не может отвлечься, абстрагироваться от своих знаний, у него другой глаз.
ELLE Признайтесь, а поклонники Вас около служебного подъезда встречают?
У.Л. Как и каждого исполнителя. Когда выходишь из театра после спектакля, тебя ждут люди, чтобы поблагодарить.
ELLE А какие-то постоянные, которых Вы знаете? Или Вы стараетесь держаться от них на расстоянии?
УЛ. Есть и постоянные. Они большей частью и помогают собирать газетные вырезки.
ELLE А мужчины влюбляются?
УЛ. Ох! (Тяжело вздыхает.) Это такой вопрос... Я могу сказать, что те, кого я уже хорошо знаю, кто постоянно дарит мне цветы, ведут себя крайне деликатно. Есть, кстати, целая группа московских поклонников, с которыми я знакома. Однажды мы с друзьями возвращались из театра, а они уже направлялись на поезд. Темно, пустая улица, я выхожу из машины, вдруг кто-то догоняет и говорит: «Мы Вас поздравляем! Будем приезжать еще». Специально узнают дату моего спектакля, приезжают на один день, приходят за кулисы. Это очень приятно.
ELLE Вы ездите на машине?
УЛ. Театральная машина, после спектакля заказывается.
ELLE А так, вообще, как передвигаетесь?
У.Л. На трамвае, на такси. Сейчас совсем просто, живу в театральной гостинице, пешком в театр хожу. Это рядом.
ELLE Вам ведь дали квартиру трехкомнатную на Невском.
У.Л. Кто дал?
ELLE Театр, говорят.
УЛ. Хорошо было бы, да еще на Невском.
ELLE А на самом деле?
У.Л. На самом деле — это неправда. Я живу в театральной гостинице. Купила себе квартиру сама, при помощи родителей и друзей. Теперь делаю там затяжной ремонт, по мере поступления каких-то средств.
ELLE Вам приятно вить гнездо?
У.Л. Я не успеваю ничего ощутить. Иногда это даже как обуза. Потому что хочется сделать уютно, хочется вложить себя, вкус проявить, участвовать хочется! Но времени не хватает катастрофически. И ремонт помогает делать мама, специально приехала из Керчи.
ELLE Вы, наверное, отличаетесь от тех, кто вырос дома? Полжизни прожили в общаге?
У.Л. Восемь лет я жила в интернате Ленинградского хореографического училища. А последние годы в коммунальной квартире, которая называется театральным общежитием. С артистами театра, музыкантами из оркестра, вокалистами, балетными...
ELLE Так житъ тяжело?
У.Л. Тяжело мне было бы одной. С родителями тоже сложно, отвыкла. Привыкла к самостоятельности. Я живу в общежитии и этим обстоятельством очень довольна. По крайней мере не надо тратить время на дорогу до театра.
ELLE А после спектакля не хочется побыть одной?
УЛ. Не после спектакля, а во время подготовки.
ELLE А ванну принять — как?
У.Л. Никак. Там душ. Ванны нет.
ELLE И Вы уже привыкли к душу, и ванна Вам не очень нужна?
У.Л. Нужна, но ее же нет.
ELLE А где стоит Ваша «Божественная» статуэтка?
УЛ. Лежит в коробке, запакованная. Я ведь только что переехала из общежития в гостиницу. У нее очень красивый сундучок.
ELLE А в чем Вы любите ходить по дому?
У.Л. Я люблю спортивные костюмы из хлопка. Платья ношу редко. Нравится экстравагантный стиль. Я бы хотела составить свой гардероб из вещей простых, но оригинальных, но некогда.
ELLE А кто-нибудь из модельеров, как Плисецкую, Вас еще не выбрал в качестве модели? Рост подходящий.
УЛ. Среди модельеров у меня друзей пока нет.
ELLE Кто Ваши близкие друзья?
У.Л. У меня две близкие подруги из балетной среды — Анастасия Василец и Алена Бойцова. Вместе мы учились в Вагановском училище, и все восемь лет меня на выходные брали к себе родители Алены. Я до сих пор чувствую себя там, как дома. Много сделала для меня Ольга Семеновна Семенихина, бывшая оперная солистка нашего театра. К примеру, посоветовала мне собрать видеотеку моих спектаклей, чтобы я могла видеть свои ошибки... Есть добрые приятели других профессий, но с ними нет времени поддерживать отношения. Я так занята работой, что мы не ходим вместе с подругами ни на выставки, ни на спектакли, ни на концерты. Некогда даже просто специально встретиться.
ELLE А при такой насыщенной жизни Вам есть где познакомиться с мужчиной?
У.Л. В основном, конечно, знакомства происходят в профессиональной среде. Но я думаю, что если суждено, то познакомишься где угодно. Это ведь возможно в любом месте: в метро, на улице. Хотя я на улице стараюсь не знакомиться. У кого-то в гостях, может быть. Нельзя зацикливаться на мысли, что если ты не выходишь за пределы театра или большую часть времени находишься в кругу своих коллег, то не встретишь судьбу. Я не загадываю, каким он должен быть. Предоставляю свободу судьбе.
ELLE Вы ощущаете себя одиноким человеком?
У.Л. Нет, я очень люблю общаться. Но когда ответственный спектакль или после выступления, иногда нет сил даже разговаривать.
ELLE Хорошие отношения с партнером важны?
УЛ. Для меня да. Потому что основное количество партий — о любви. Это помогает.
ELLE А какие-то казусы с Вами на сцене уже случались?
УЛ. Самое пустяковое — это как я упала на выпускном в хореографическом. Делала вращение и не рассчитала баланс. Рухнула задом к зрителям.
ELLE Смеялись?
У.Л. Нет, ну что вы! Зрители в таких случаях вскрикивают всем залом: «Ах!» — и начинают бурно аплодировать артисту для поддержки. А это был выпускной спектакль, там было столько родителей, все переживали. Сложнее, когда что-то происходит во время настоящего спектакля. Однажды я сорвала ногу на сцене, это была «Баядерка», а впереди — самый серьезный акт. Мне ее заморозили. Было очень тяжело, страшно. Но откуда-то взялись силы, которых, как казалось, у меня нет. В такие моменты тебя охватывает паника, всю, целиком, весь организм. И когда такое случается, очень важно суметь ее погасить. Однажды у нас были гастроли в Рио-де-Жанейро, и в самый ответственный момент, когда мы вышли с Игорем Зеленским танцевать черное па-де-де в «Лебедином озере», в самом кульминационном месте зрители вдруг загудели, стали разговаривать и отвернулись от сцены всем залом. На последнем ярусе огромный софит вдруг начал вращаться, описывать круги и освещать весь зал. Как нам сказали позже, мог случиться сильный пожар. Но в тот момент мы продолжали танцевать. Игорь был в шоке, он у меня все время спрашивал: «Что происходит, что происходит?» Но я поняла, что, если что-то скажу, все рассыплется, мы оба расклеимся. Я стиснула зубы и продолжала танцевать. Ни для кого. Зрители на нас не смотрели. В конце концов этот кошмар все-таки прекратился, и про нас вспомнили.
ELLE Как Вы относитесь к тому, что говорят: «Надо вовремя уйти». Я, конечно, об этом спрашиваю не потому что считаю, Вам уже пора. А вообще. Когда нужно уйти балерине?
УЛ. Не знаю. У всех по-разному. По рассказам коллег, по собственным наблюдениям, я знаю, что это очень трудный момент в жизни танцовщика. Представьте себе, ведь каждый день ты приходишь в класс, тренируешься, думаешь над тем, как должно работать твое тело, идешь на репетицию, дома смотришь видеокассету, пытаешься наполнить себя какими-то впечатлениями, ассоциациями. И всю жизнь так. Все твои мысли направлены на это. Когда люди перестают танцевать, очень трудно заполнить этот вакуум. Была насыщенная жизнь, особая, которая забирает тебя всю полностью. Я не могу в театр сходить, не могу почитать сколько хочется, погулять, потому что все свои силы бросаешь на спектакль.
ELLE Получается, что вся жизнь — это балет. А стоит ли он того?
У.Л. Я думаю, стоит. Когда в моей жизни появится что-то другое, тогда я и буду сравнивать. А сейчас моя жизнь — вот это.
ELLE А дети? Некоторые женщины, увлекшись карьерой, не находят времени, чтобы создать семью, родить ребенка.
У.Л. Я хочу иметь семью и надеюсь иметь детей. Как это произойдет, сложно предположить сейчас. Это дело будущего. На данный момент моя жизнь такая — творчество и я.
ELLE И посторонних увлечений у человека, столь погруженного в свою профессию, конечно, нет?
У.Л. Есть большое желание их иметь. И когда случается отпуск, то люблю просто почитать или порисовать. Это абсолютно непрофессионально и не для показа, просто нравится. Кстати, на Западе многие артисты балета очень интенсивно занимаются своей профессией, потом все резко бросают и уходят в совершенно другую область.
ELLE В бизнес?
У.Л. Даже так. У нас это иначе, может быть, из-за характера русского человека. Наши если уж чем-то начинают заниматься, так до конца, трудно отлепиться. Там все немного проще.
ELLE Я точно знаю, что в области космоса мы больше не впереди планеты всей, а как у нас в этом плане с балетом?
УЛ. Я не скажу, что мы впереди, но у нас особенный балет. Он не похож ни на один другой западный. И неважно, впереди мы или позади. С точки зрения профессиональной — творческого рисунка какого-то — бывают неровности, шероховатости. Но наш танец свойственен только российским исполнителям.
ELLE А что в нем такого особенного?
У.Л. Душевное наполнение. Драматическое. Смысловое наполнение каждого движения. Вот говорят же, что русские танцуют душой. Это правда.
ELLE У нас как только появляется хороший танцор, так его сманивают за границу. И со спортсменами так же, и с другими талантливыми людьми. А Вас уже приглашали?
У.Л. Пока предложений нет. Хотя мне было бы интересно участвовать в каких-то отдельных постановках. Но покидать навсегда свой театр и свою страну я не хочу.

Алла Волохина



Журнал ELLE
май 2003
фото Влад Локтев



УЛЬЯНА ЛОПАТКИНА

Ее называют первой балериной нашего времени. Строгая, замкнутая, очень петербургская, она являет собой тип идеальной классической танцовщицы, о которой мечтали поколения хореографов и балетоманов. Недаром каждый ее выход на сцену становился сенсацией. Особенно теперь, когда она возвращается в Мариинский театр после годового перерыва, вызванного рождением дочери.

http://www.nv.vspb.ru/cgi-bin/pl/nv.pl?art=201801760

НЕВСКОЕ ВРЕМЯ

АННА НЕТРЕБКО: ЕСТЬ ЕЩЕ И ХОРОШИЕ ПЕСЕНКИ, КОТОРЫЕ МЕНЯ ЖДУТ

Сергей ИЛЬЧЕНКО
/ 11.02.2005 /


Мы не виделись два года. За кулисами Мариинского театра пресс-служба организовала нашу встречу. Анна появилась, как всегда, стремительно и неожиданно. Одетая в джинсы и свитер, она традиционно не напоминала примадонну мировой оперной сцены. Между тем за это время в ее жизни произошли серьезные и положительные перемены.


Во-первых, она выпустила свой персональный DVD-диск с записями лучших и любимых арий. Во-вторых, она снялась в голливудской комедии "Воспитание принцессы-2". В-третьих, напряженная гастрольная жизнь Анны складывалась как нельзя лучше. В графике ее выступлений - самые престижные в музыкальном мире площадки - Зальцбург, Вена, Филадельфия, Лос-Анджелес, "Метрополитен-опера", не говоря уже о Петербурге, где примадонна Нетребко украшает своими выступлениями фестивали "Звезды белых ночей" и "Большой вальс". Вскоре она будет петь на родной сцене в премьерном спектакле "Риголетто".

- В Голливуде наконец оценили красоту русских женщин и пригласили настоящую оперную актрису сниматься...
- Не преувеличивайте мой успех. На экране в фильме "Воспитание принцессы" я появляюсь ровно на одну минуту, зато под своим именем. Эту комедию снимал Гарри Маршалл. Тот самый, который когда-то поставил знаменитую "Красотку".
- Как вы оказались на съемочной площадке?
- Я пела партию Лючии ди Ламмермур в Лос-Анджелесской опере, и в это время пошел по Голливуду слух, что появилась русская певица, которая умеет не только петь, но и играть. И вроде у нее нормальный внешний вид для того эпизода, в котором она и должна появиться. Съемки прошли очень быстро и заняли один день.
- Что-нибудь заметили особенное в том, как снимают кино в Голливуде?
- Да ничего особенного я там не заметила: Голливуд как Голливуд. Тем более что до этого я снимала там более серьезную вещь: оперные арии для DVD. Там уже работы было немного побольше.
- Ходит упорный слух о том, что вы сняли клип для MTV...
- Все было иначе. Наш DVD-проект назывался "Женщина-голос". В нем пять арий с моего первого CD-диска. По видеоряду они напоминают такие визуально-музыкальные фантазии, достаточно роскошно снятые. Там были и наряды, и украшения.
- И какие партии были отобраны?
- "Cомнамбула", Маргарита из "Фауста", Мими из "Богемы", "Русалка" и Донна Анна из "Дон Жуана".
- Где проходили съемки?
- В Зальцбурге и Мюнхене, а последний клип на арию из "Русалки" как раз и снимали в Голливуде. Местом съемки был выбран бассейн на роскошной вилле. Снимали ночью, а поскольку я была в одном купальнике, то было очень холодно.
- Купальник выбирали вы сами?
- В Голливуде для этого есть стилисты. Они принесли мне штук десять купальников. Я все их перемеряла, пока наконец не вышла в одном, и тогда все сразу закричали: "Аллилуйя! Вот то, что нужно!" А слух про MTV прошел потому, что режиссер этого проекта снимал для канала клипы с Мадонной и Бьорк. В Германии и в Австрии клип "Русалка" показали по местному MTV, где он занял в чартах очень высокие позиции.
- Что вошло в программу записей вашего CD-диска?
- Итальянские арии, которые мы записывали вместе с Клаудио Аббадо. Диск только что взял "золото" в Германии.
- Что это означает?
- Это означает, что только в этой стране продано более ста тысяч экземпляров. И вот-вот заберет второе "золото" DVD-диск. Можете меня поздравить. За границей зря времени не теряю.
- В России популярность вашего CD-диска, наверное, не столь велика?
- А кто в России будет покупать его за 35 евро?
- Некоторые музыканты и певцы жалуются, что их "записывающая" активность сильно мешает сценическому творчеству...
- Ни для кого не секрет, что на Западе спрос на классические записи падает. Поэтому такая фирма, как "Дойче граммофон", и ищет известных исполнителей, прилагая большие усилия для их "раскрутки". Что же плохого в том, что певец или музыкант получает дополнительную возможность для продвижения? В принципе запись диска не отнимает много времени. Гораздо больше времени тратишь на его промоушн. Не могу сказать, что все мои поездки связаны именно с таким родом деятельности, но где бы я ни находилась, представители фирмы всегда находят меня и предлагают поучаствовать в разных презентациях своего же CD-диска. Даже если делаю четверть того, что меня просят, то все равно это отбирает много сил и времени.
- Что дальше?
- В январе состоялся дебют в опере Шарля Гуно "Ромео и Джульетта". Это новая постановка в Лос-Анджелесе.
- Авангард?
- Нет, что вы! Классическая постановка классической оперы. Очень красивая.
- Вам не предлагали участия в авангардных оперных спектаклях?
- В Зальцбурге два года назад была неординарная постановка "Дон Жуана", где я пела донну Анну.
- Бульварная пресса очень любит вспоминать, как Анна Нетребко в юности участвовала в конкурсе красоты. Не выдумка ли это?
- Давно это было. В семнадцать лет за компанию со своей сестрой, которая действительно была красавицей и манекенщицей, приняла участие в конкурсе красоты. Заняла второе место.
- Сестра стала победительницей?
- Нет. Она заняла шестое место.
- Ваше звание "вице-мисс Краснодар" не сказалось на вашей дальнейшей карьере?
- А почему оно должно было сказаться? Я же не пошла в манекенщицы, а отправилась в Ленинград учиться музыке.
- Два года назад вы сказали, что если вам предложат, то вы обязательно сниметесь в журнале "Плейбой"...
- Свершилось! Уже снялась. Там просто была моя фотография и мое интервью.
- Предложения о съемках в стиле ню вам поступают?
- Все предложения идут через моего менеджера, и он регулирует их. Тем не менее пара откровенных моих фотографий появились в печати. Пожалуй, самая "откровенная" была в американском журнале Vanity Fair. Я на ней иду одетая в некое кружевное одеяние от Сен-Лорана. При желании через эти кружева все можно конкретно разглядеть. Фото вызвало ажиотаж. Мой менеджер мне рассказал, что после выхода в свет этого номера журнала за день было куплено более пяти тысяч моих дисков.
- После съемок в Голливуде вам не предлагали главную роль в новом фильме?
- Нет. Да я и сама не хочу. Во-первых, я не актриса. Во-вторых, я уже стара для кино...
- Но вы же не скрываете того, что вам тридцать три года?!
- В этом возрасте в Голливуде некоторые уже имеют не один "Оскар". Я все же не актриса. Да и внешность у меня не для кинематографа. У меня далеко не идеальное лицо, и поэтому когда мы снимали DVD, то стилистам надо мною пришлось потрудиться. И зачем мне менять одну профессию на другую, когда я потратила столько лет, чтобы научиться петь? Если бы мне поступило интересное предложение сняться в экранизации какой-нибудь оперы, то, наверное, я бы согласилась.
- Есть ли такая музыкальная или литературная героиня, которую вы мечтаете сыграть?
- Мало ли что мне хочется! Не знаю... Героинь есть много разных. Сколько есть, столько бы и сыграла. Но я бы не хотела видеть свою физиономию на экране в какой-либо роли. Слишком критично я к себе отношусь.
- Вы спели в своей жизни все, что хотели?
- Нет. Есть еще и хорошие песенки, которые меня ждут. Некоторые не ждут, но они все равно хорошие. Очень хочу спеть Лулу в одноименной опере Альбана Берга.
- Но это же одна из самых суперэротичных оперных героинь ХХ века!
- Характер Лулу - настоящий ящик Пандоры! В нем есть все, что нужно мне как певице и как женщине.
- Может быть, надо поискать достойного режиссера и достойного дирижера для реализации вашей мечты?
- Надо найти для начала достойного тренера, который бы научил меня немецкому языку, потому что это очень трудно - петь на языке оригинала. У Берга помимо сложной музыки есть еще и очень много текста.
- Но вы же поете практически весь мировой оперный репертуар на языке оригинала! Откуда такая неуверенность в собственных силах?
- От чувства ответственности.
- А диплом об окончании Петербургской консерватории вам так и не удалось получить?
- Сначала сильно переживала по сему поводу. Но потом успокоилась, а дальше началась гастрольная музыкальная жизнь, в которой не требуют документов о высшем образовании. Для любого импресарио гораздо более важен статус исполнителя, его дарование и те рекомендации, которыми являются мнения сотрудничавших с ним профессионалов. В данном аспекте у меня, как говорят на Западе, неплохие credits. Но по поводу славы и популярности не обольщаюсь, потому что чем выше степень ожидания твоего выступления со стороны публики, тем меньше права у тебя на ошибку. А мы, вокалисты, очень часто зависим, как известно, от самых случайных факторов. Вот так с ними всю жизнь и боремся...

ЖУРНАЛ ДОМОВОЙ
№2 февраль 2005



ДИАНА. КОСТОЧКИ ОТ ВИШЕН

текст Мария Варденга

Нет, Диана в детстве видела будущее по-другому. Диана страстно мечтала, выросши, стать фигуристкой, которых показывали по телевизору. Таков был ее о себе замысел. Но Дианина мама мечтала о балете. Сама она в балет так и не попала — запретили родители. Вместо сценической карьеры мама сделала карьеру химика, жены потрясающего Дианиного папы и мамы двух дочерей, про одну из которых она твердо решила, что, когда та вырастет...

...Что в шесть лет Дианина мама отведет свою старшенькую Диану в студию народного танца, куда детей вообще-то берут только с семи лет, и там Диана начнет волшебную жизнь, в которой не существует проблем прописки в городе Ленинграде, получения служебной жилплощади, готовки из несуществующих продуктов, яслей, соплей, отпрашивания с работы и скучающего дома перед телевизором ребенка, — ту самую жизнь, которой не удалось отведать ей самой. И случилось все почти как по-писаному. Диану в студию приняли сразу — за общее очарование и феноменальные черные глаза, которыми начиная с этого момента и по сей день восхищается каждый, на кого они посмотрят, — и мамина мечта стала воплощаться в жизнь. Остановить это триумфальное шествие было не под силу ничему. Когда спустя три года Диану не приняли в Вагановское училище, мама, прижав к себе плачущую дочку, сказала просто: «Будем заниматься». Через год Диана снова поступала в Вагановское — и снова провалилась. И мама опять не сдалась. Мама узнала нужные упражнения и начала сама ежевечерне заниматься с Дианой дома. Каждый вечер Диана ложилась на ковер и под руководством мамы начинала знаменитые упражнения на разворачивание ножек, коленок, выворотность стоп... Детские косточки такие податливые. Особенно если заниматься два часа. Два часа каждый день.

После вечерних упражнений Диана пила положенный свекольный (морковный, капустный и т. п.) сок и ложилась спать. Она еще не знала, что в этот самый момент происходит ее превращение в...

Спустя двадцать лет я сижу в ресторане «Грiльяжъ» в ожидании появления звезды Мариинского театра Дианы Вишневой. На встречу Диана едет со съемки, длившейся пять часов. «Впервые вижу идеальную модель, — удивляется фотограф. — Представляете? За пять часов ни разу не присела, ни разу не пожаловалась, не попросила отдохнуть... А ведь она с самолета!»

А вот и героиня. Невесомой походкой проходит по залу, как будто паря над землей. Тихонько опускается на стул, словно бабочка на лепесток. Приземлилась — и оглядывается несмело: вправо, влево... Взгляд доходит до меня — и тут же обжигает током. От маленькой головы с гладко убранными каштановыми волосами льется яркий бьющий свет — два черных прожектора. Головокружительная бездна. «Это вы будете брать интервью?» — робко спрашивает принадлежащий бездне голос. Я растерянно киваю.

— Знаете, я когда сейчас все вспоминаю, мне кажется очень странным то, что я попала в артистический мир. Это было совсем не из моего мира. Семья не театральная — меня к спорту приучали: лыжи, велосипед... Никакой тяги к искусству. Просто мама очень хотела. А я была очень послушной. Очень. Что мама скажет, то я и делала. А мама, конечно, совсем ничего не знала об этом мире, а когда начала понимать, дико стала переживать. Просит у меня прощения. Спрашивает все время, не жалею ли я...
— Неужели она задает такие вопросы дочери на вершине успеха?
— Конечно, сейчас, когда все сложилось, когда я на вершине, ведущая балерина, может быть, можно и не говорить об этом... Но все это мне давалось с огромным трудом. Мне вообще никогда ничего с неба не валилось — может быть, поэтому никогда не было завышенной оценки себя и всегда я боялась не оправдать надежд. Конечно, с опытом понимаешь, что все, что дается с трудом, тем ценнее, но... Маме теперь иногда кажется, что без балета я бы могла быть более счастливой.
— То есть если бы у вас была дочка, которая захотела идти в балет...
— Нет. Люди в этом мире просто теряются. Такой поток огромный идет в школу, потом в театр — при всем том, что это совершенно эксклюзивное искусство, балет... И люди исчезают в театре. Тонут. При том даже, что Мариинский и Большой берут лучших из лучших. Нет, я бы не хотела, чтобы моя дочь пошла по этому пути. Не говоря уже о мальчике. Мальчик должен быть только Нуреевым или Барышниковым.
— А знаете, Диана, я недавно поняла, что такое балет. В прошлом году отдала свою 4-летнюю дочку в любительский кружок балета. Ровно для того, чтобы она спинку прямо держала. И ребенок на третье занятие стал плакать по ночам. Говорит, все болит. От испуга побежали в травмопункт. Врач посмотрел и спрашивает: «Вы, мамаша, что, сумасшедшая? Вы что, балетом, что ли, занялись?» И вот тут мне пришла в голову простая такая мысль. Что у всех этих деток, которые десятилетними приходят в балетную школу, тоже все время что-то болит.
— Ну, тут нужно иметь определенный характер. Определенный (нежная улыбка). Я вообще не знаю, что такое не болит (смеется). Потому что с самого детства от меня требовали больше, чем я могу. Потому что у меня не бывает: делаю и делаю. У меня всегда должно быть так, что я делаю больше, чем могу. Чтобы было безупречно. Понимаете? Я тут пришла на снимок ноги недавно — у меня там проблемы. Врач говорит в ужасе: девушка, что же вы делаете? У вас же к 30 годам начнутся адские боли. Я понимаю. Деформируется же все.
— Ну хорошо. Тогда я спрошу вас про обратную сторону процесса. Вы ведь испытываете ощущение счастья на сцене?
— Не на сцене. Это внутреннее ощущение от того, что ты делаешь нечто, что тебя выращивает. Это внутренний рост — человеческий и профессиональный, который дает тебе ощущение счастья. Конечно, потом приходят какие-то люди, которые говорят тебе какие-то восторженные вещи, которых сами от себя не ожидали. Вот они мне говорят после «Ромео и Джульетты»: ты понимаешь, что ты всю женскую суть раскрываешь тем, что ты делаешь на сцене? 3нают ли они, через что это достигается? Я — знаю. Знаю, но понимаю, что через мое страдание могу донести вот это светлое добро, от которого люди плачут, мужчины плачут даже. Невозможно сказать, что я этим горжусь. Но в этот момент я понимаю смысл. Смысл... Я на сцене ощущаю очищение. Понимаете? Это все равно что в храм пойти. Вот американцы говорят: «Еnjoy уоur рlауing». А я даже не знаю, как это. Удовольствие от игры? Я этого не понимаю и не знаю. У меня по-другому совсем. У меня каждый раз жуткая депрессия бывает — после каждого спектакля. Когда ты всю душу отдаешь, все эмоции на сцене, где совершается чудо перевоплощения. Это ведь вообще обыкновенное волшебство, обыкновенное чудо и волшебство, и ты это чувствуешь — этот безумный адреналин, безумное волнение, которое никуда никогда не пропадает, потому что ты должна выйти на сцену, как на исповедь, и быть там совершенно одна, ужасающе беззащитная. Я всегда говорю, что балет — это одиночество и уединение, а на сцене оно просто публичное. И у тебя потом такой жуткий упадок внутри, когда ты думаешь: а зачем все это?
— Диана, скажите, сколько раз за время вашей карьеры вы собирались всерьез бросить балет?
— Много. Очень много. Никто не верит, но это часто. Я и сейчас, в принципе, если бы меня что-то перебило — какая-то бешеная любовь, — я бы легко все бросила. Просто я такой человек очень чувствующий, чувствующий свою судьбу, и мне кажется, что я сейчас должна еще потанцевать. Хотя мы с человеком любимым расстались из-за этого, потому что я слишком отдавалась профессии и это трудно было ему выносить, как всякому нормальному мужчине. Просто тогда я чувствовала, что должна еще что-то станцевать. Что у меня еще есть запас. Нельзя уходить. И все это было очень мучительно, когда мы расстались, потому что мы были вместе с моих 18 лет, и после этого разрыва мне пришлось стать впервые одной. Хотя я вообще очень верю в провидение. Расстались — значит, так надо. Никаких обид, никакой злости. В этом суть — понять и простить. Больно, да. Но кто сказал, что в жизни все должно быть легко и просто? Я так не считаю. Жизнь есть жизнь, и в ней есть страдание. Меня спасла работа. Я полностью переключилась на работу, все ей отдавала. Мне говорили, что я себя загоню. В прошлом году заработалась до такой степени, что до капельницы дошло. Не могла подняться. Но в этом спасение.
—А вы считаете, что если б не было балета, ваша женская судьба могла бы кардинально иначе сложиться?
—Знаете, как Анна Павлова говорила — жестокие такие слова? Балерина должна все знать о любви и научиться обходиться без нее. Мне как-то очень горестно это осознавать. Хочется все-таки верить, что в моей судьбе возможно чудо.
— То есть Диана-женщина очень часто вступает в конфликт с Дианой-балериной.
— Да. Очень часто. Конечно.
— И чего прежде всего хочет Диана-женщина? Проснуться в 11, понежиться в кровати...
— Детей. Детей. Я считаю, женщина должна прежде всего иметь детей. Хотя тут тоже, конечно, все непросто: у каждого своя миссия на земле, и ее нужно почувствовать. И если б человек знал, для чего именно он пришел на землю, все были бы счастливыми. А это трудно угадать.
— Так. Если бы вы жили просто как Диана-женщина, получили бы возможность делать то, что хочется, что бы вы тогда...
— Нет, ну это разврат какой-то — делать что хочется (нежная улыбка). Это не со мной. Со мной такого не могло быть. Смотрю я сейчас на свои детские фотографии и понимаю: даже тогда не могла. Ну просто есть люди, которые живут как бы первую жизнь. Они как белый лист, не понимают очень многих вещей. Но со мной этого не могло произойти. Я человек очень взрослый, зрелый. И была такой с детства.
— Скажите, а вы никогда не рассматривали вариант ответить на любовь многочисленных поклонников вашего таланта?
— Хорошее предложение (смеется). Нет. Они ведь любят образ. Они же не рассматривают меня как человека. Они живут искусством, которое я им дарю. И это целая жизнь, которая, быть может; гораздо интереснее той, которую они ведут в действительности.



Фото Владимир Глынин
Стиль Галина Смирнская

Анна Нетребко – звезда нового поколения
Как золушки становятся оперными принцессами



"Идоменей" Моцарта в Сан-Франциско: Кэрол Ванесс (Электра), Доналд Ранниклз, Анна Нетребко (Илия), Гёста Винберг (Идоменей), Весселина Казарова (Идамант)

Анна Нетребко: Могу сказать, что характер у меня есть. В принципе, неплохой. Я человек незлой и независтливый, никогда первая никого не задену, наоборот, стараюсь быть со всеми в дружбе. Театральные интриги меня никогда особенно не касались, потому что стараюсь плохое не замечать, вытягивать из любой ситуации хорошее. У меня очень часто замечательное настроение, я могу довольствоваться малым. Мои предки – цыгане. Энергии иногда столько, что я не знаю, что с ней делать.

Из интервью

На Западе в каждом оперном театре, от больших нью-йоркской «Метрополитен» и лондонского «Ковент Гардена» до какого-нибудь маленького театрика в немецкой провинции, поет очень много наших с вами соотечественников. По-разному складываются их судьбы. Не всем удается прорваться в элиту. Не многим суждено удержаться на вершине надолго. В последнее время одной из самых популярных и узнаваемых (не меньше, чем, например, русские гимнастки или теннисистки) стала русская певица, солистка Мариинского театра Анна Нетребко. После ее триумфов во всех крупнейших театрах Европы и Америки и счастливого боевого крещения Моцартом на Зальцбургском фестивале, имеющем репутацию короля среди равных, западная медийная сфера поспешила провозгласить рождение оперной дивы нового поколения – звезды в джинсах. Эротическая привлекательность новоявленного оперного секс-символа только подливала масла в огонь. Пресса мигом ухватилась за один интересный момент ее биографии, когда в консерваторские годы она подрабатывала в Мариинке уборщицей – история Золушки, ставшей принцессой, до сих пор и в любых вариантах трогает «дикий Запад». На разные голоса много пишут о том, что певица «кардинально меняет законы оперы, заставляя забыть толстых леди в доспехах викингов», и прочат ей судьбу великой Каллас, что, по нашему мнению, как минимум, рискованно, да и нет более разных женщин на свете, чем Мария Каллас и Анна Нетребко.

Оперный мир – это целая Вселенная, которая всегда жила по своим особым законам и всегда будет отличаться от обыденной жизни. Со стороны опера может показаться кому-то вечным праздником и воплощением красивой жизни, а кому-то – пыльной и непонятной условностью («зачем петь, когда легче говорить?»). Время идет, а спор так и не решен: оперные фанаты по-прежнему служат своей капризной музе, противники не устают развенчивать ее фальшь. Но есть в этом споре и третья сторона – реалисты. Эти утверждают, что опера измельчала, превратилась в бизнес, что у современного певца голос на шестом месте и все решают внешность, деньги, связи, и хорошо бы к этому хоть немного ума.

Как бы то ни было, наша героиня – не только «красавица, спортсменка, комсомолка», как выражается герой Владимира Этуша в кинокомедии «Кавказская пленница», но ко всем своим превосходным внешним данным и цветущей молодости она еще прекрасный, теплый и открытый человек, сама естественность и непосредственность. За ней стоят не только ее красота и всемогущество Валерия Гергиева, но и ее собственные талант и труд. Анна Нетребко – и это все-таки главное – человек с призванием, замечательная певица, чье серебристое лирико-колоратурное сопрано в 2002 году эксклюзивным контрактом заполучила известнейшая фирма «Дойче Граммофон». Дебютный альбом уже вышел, и Анна Нетребко в буквальном смысле слова стала «девушкой из витрины». Звукозапись с некоторых пор играет решающую роль в карьере оперных артистов – она не только увековечивает в виде компакт-дисков голос певца на разных этапах жизни, но хронологически подытоживает все его достижения на театральной сцене, делает их доступными всему человечеству в самых отдаленных точках, где нет оперных театров. Контракты с гигантами звукозаписи автоматически переводят солиста в ранг международной мега-звезды, делают его «лицом с обложки» и персонажем ток-шоу. Признаемся честно, без пластиночного бизнеса не было бы тех Джесси Норман, Анжелы Георгиу и Роберто Аланья, Дмитрия Хворостовского, Чечилии Бартоли, Андреа Бочелли и многих других певцов, имена которых мы сегодня хорошо знаем во многом благодаря раскрутке и огромным капиталам, которые были вложены в них звукозаписывающими фирмами. Конечно, девочке из Краснодара Ане Нетребко страшно повезло. Судьба щедро одарила ее подарками фей. Но для того, чтобы стать принцессой, Золушке пришлось изрядно потрудиться…



Анна Нетребко со своим бой-френдом Симоне Альбергини

Это сейчас она красуется на обложках таких модных и не связанных напрямую с музыкой журналов, как Vogue, Elle, Vanity Fair, W Magazine, Harpers & Queen, Inquire, это сейчас немецкий Opernwelt объявляет ее певицей года, а в 1971 году в самой обычной краснодарской семье (мама Лариса была инженером, папа Юра – геологом) родилась просто девочка Аня. Школьные годы, по ее собственному признанию, были жутко серые и скучные. Первые успехи она вкусила, занимаясь спортивной гимнастикой и пением в детском ансамбле, впрочем, на юге все с голосами и все поют. И если для того, чтобы стать топ-моделью (ею, кстати, стала Анина сестра, живущая замужем в Дании), не хватало, пожалуй, роста, то на карьеру успешной гимнастки она явно могла рассчитывать – звание кандидата в мастера спорта по акробатике и разряды по легкой атлетике говорят сами за себя. Еще в Краснодаре Аня ухитрилась выиграть региональный конкурс красоты и стать «Мисс Кубань». А в фантазиях мечтала быть хирургом или…художницей. Но любовь к пению, а точнее, к оперетте пересилила, и сразу после школы в 16 лет она отправляется на север, в далекий Петербург, поступает в музыкальное училище и грезит о перьях и карамболине. Но случайный визит в Мариинский (тогда еще Кировский) театр спутал все карты – она влюбилась в оперу. Дальше – знаменитая Петербургская консерватория имени Римского-Корсакова, славящаяся своей вокальной школой (достаточно имен нескольких выпускников, чтобы все стало ясно: Образцова, Богачева, Атлантов, Нестеренко, Бородина), но с четвертого курса… времени на занятия не остается. «Я не закончила консерваторию и не получила диплом, потому что оказалась слишком занятой на профессиональной сцене», - признается Анна в одном из своих западных интервью. Впрочем, отсутствие диплома беспокоило разве что маму, в те годы у Ани не было и свободной минутки на размышления: бесконечные конкурсы, концерты, спектакли, репетиции, разучивание новой музыки, подработка статисткой и уборщицей в Мариинском театре. И слава богу, что жизнь не всегда спрашивает диплом.

Все неожиданно перевернула победа на конкурсе имени Глинки, проходившем в 1993 году в Смоленске, на родине композитора, когда в свою армию лауреата Анну Нетребко приняла генералиссимус русского вокала Ирина Архипова. Тогда же Аню на концерте в Большом театре впервые услышала Москва – дебютантка так волновалась, что едва осилила колоратуры Царицы Ночи, но честь и хвала Архиповой, сумевшей разглядеть за внешностью модели недюжинный вокальный потенциал. Уже через несколько месяцев Нетребко начинает оправдывать авансы и первым делом дебютирует у Гергиева в Мариинке – ее Сюзанна в моцартовской «Свадьбе Фигаро» становится открытием сезона. На лазурную нимфу, всего лишь перешедшую через Театральную площадь из консерватории в театр, бегал смотреть весь Петербург, так она была хороша. Даже в скандальной книге-памфлете Кирилла Веселаго «Призрак оперы N-ска» она удостоилась фигурировать среди главных персонажей как главная красавица театра. Хотя строгие скептики и ревнители ворчали: «Да, хороша, но при чем тут внешность, поучиться петь еще не мешало бы». Попав в театр в самый пик мариинской эйфории, когда Гергиев только начинал мировую экспансию «лучшего русского оперного театра», увенчанная столь ранними лаврами и восторгами Нетребко (к ее чести) ни на минуту не останавливается на достигнутом, а продолжает грызть нелегкий гранит вокальной науки. «Нужно продолжать учиться, - говорит она, - и по-особенному готовиться к каждой партии, осваивать манеру пения французской, итальянской, немецкой школ. Стоит все это дорого, но я давно перестроила свои мозги – ничего не дается бесплатно». Пройдя в родной Kirov Opera (как по-прежнему пишут на Западе) школу мужества в сложнейших партиях, ее мастерство выросло и окрепло вместе с ней.

Анна Нетребко: Успех пришел оттого, что я пою в Мариинском. Но легче всего петь в Америке, им нравится практически все. А неимоверно трудно в Италии. Им, наоборот, все не нравится. Когда пел Бергонци, они кричали, что хотят Карузо, теперь всем тенорам они кричат: «Нам нужен Бергонци!» В Италии я петь особо и не жажду.

Из интервью



"Царская невеста" в Сан-Франциско, Грязной - Дмитрий Хворостовский

Путь к вершинам мировой оперы был для нашей героини хотя и стремительным, но все-таки последовательным и шел поэтапно. Сначала ее узнали благодаря гастролям Мариинки на Западе и записям из так называемой «голубой» (по цвету здания Мариинского театра) серии фирмы «Филипс», которая записывала все русские постановки театра. Именно русский репертуар, начиная с Людмила в опере Глинки и Марфы в «Царской невесте» Римского-Корсакова, входил в первые самостоятельные контракты Нетребко в Опере Сан-Франциско (хотя и под управлением Гергиева). Именно этот театр с 1995-го на долгие годы становится вторым домом певицы. В житейском смысле в Америке поначалу пришлось трудно – плохо знала язык, боялась всего чужого, не нравилась еда, но потом не то, чтобы привыкла, а скорее перестроилась. Появились друзья, и теперь Анне вполне нравится даже американская еда, даже «Макдональдс», в который проголодавшиеся под утро ночные компании идут заказывать гамбургеры. В профессиональном отношении Америка дала Нетребко все, о чем можно было только мечтать – она получила возможность плавно перейти от русских партий, которые сама не очень любит, к операм Моцарта и итальянскому репертуару. В Сан-Франциско она впервые спела Адину в «Любовном напитке» Доницетти, в Вашингтоне – Джильду в вердиевском «Риголетто» у Пласидо Доминго (он художественный руководитель театра). Только после этого ее стали приглашать на итальянские партии в Европе. Высшей планкой любой оперной карьеры считается выступление в «Метрополитен Опера» - она дебютировала там в 2002-м Наташей Ростовой в «Войне и мире» Прокофьева (ее Андреем был Дмитрий Хворостовский), но и после этого ей приходилось петь прослушивания, чтобы доказывать театрам свое право на французскую, итальянскую, немецкую музыку. «Мне много пришлось пройти, прежде чем меня приравняли к европейским певцам, - подтверждает Анна, - долго и настойчиво предлагали только русский репертуар. Если бы я была из Европы, такого наверняка не произошло бы. Это не только настороженность, это ревность, боязнь пустить нас на вокальный рынок». И все-таки в новое тысячелетие Анна Нетребко вошла уже как свободно конвертируемая звезда и стала неотъемлемой частью международного оперного рынка. Сегодня перед нами более зрелая певица, чем вчера. Она серьезнее относится к профессии и бережнее – к голосу, который в ответ открывает все новые и новые возможности. Характер делает судьбу.

Анна Нетребко: Моцартовская музыка - это как будто моя правая нога, на которой я буду прочно стоять всю мою карьеру.

Из интервью

В Зальцбурге не принято, чтобы русские пели Моцарта – считается, что не умеют. До Нетребко в моцартовских операх там удалось мелькнуть только Любови Казарновской и менее известной Виктории Лукьянец. Но Нетребко мелькнула так, что заметил весь мир – Зальцбург стал ее звездным часом и своеобразным пропуском в рай. На фестивале 2002 года она блистала в роли моцартовской примадонны, исполняя на родине солнечного гения музыки свою тезку Донну Анну в «Дон Жуане» под управлением главного дирижера-аутентиста наших дней Николауса Арнонкура. Неожиданность крупная, так как от певицы ее амплуа можно было ожидать чего угодно, Церлины, например, но никак не скорбной и величественной Донны Анны, которую поют обычно внушительные драматические сопрано – впрочем, в ультрасовременной, не без элементов экстремизма постановке героиня была решена совсем иначе, представ совсем юной и хрупкой и демонстрируя по ходу дела элитное нижнее белье от фирмы, спонсирующей спектакль. «Перед премьерой я старалась не думать, где я, - вспоминает Нетребко, - иначе было бы очень страшно».
Арнонкур, сменивший гнев на милость, дирижировал в Зальцбурге после долгого перерыва. Аня рассказала, как он пять лет безуспешно искал Донну Анну, такую, чтобы подходила к его новому замыслу: «Я приехала к нему на прослушивание больная и спела две фразы. Этого было достаточно. Надо мной все смеялись, и никто кроме Арнонкура не верил в то, что я смогу спеть Донну Анну».



Зальцбургский "Дон Жуан": Анна Нетребко и Томас Хэмпсон

На сегодняшний день певица (пожалуй, единственная из русских) может похвастаться солидной коллекцией моцартовских героинь на главных мировых сценах: кроме Донны Анны, уже спеты Царица Ночи и Памина в «Волшебной флейте», Сюзанна, Сервилия в «Милосердии Тита», Илия в «Идоменее» и Церлина в «Дон Жуане». В области итальянской ею покорены такие белькантовые вершины, как печальная беллиниевская Джульетта и безумная Лючия в опере Доницетти, а также Розина в «Севильском цирюльнике» и Амина в «Сомнамбуле» Беллини. Своеобразным автопортретом певицы выглядят шаловливая Нанетта в «Фальстафе» Верди и эксцентричная Мюзета в «Богеме» Пуччини. Из французских опер в ее репертуаре пока что Микаэла в «Кармен», Антония в «Сказках Гофмана» и Тереза в «Бенвенуто Челлини» Берлиоза, но можно представить, какой замечательной она может стать Манон в опере Массне или Луизой в одноименной опере Шарпантье. Любимые композиторы для слушания – Вагнер, Бриттен и Прокофьев, но она не отказалась бы спеть Шёнберга или Берга, например, его «Лулу». Единственной ролью Нетребко, о которой спорили и с которой не соглашались, остается пока Виолетта в «Травиате» Верди – некоторые считают, что только лишь точного озвучивания нот маловато, чтобы наполнить жизнью пространство харизматического образа Дамы с камелиями. Возможно, наверстать удастся в фильме-опере, который намерен с ее участием снимать «Дойче Граммофон». Всему свое время.

Что же касается дебютного альбома избранных арий на «Дойче Граммофон», то он превосходит все ожидания, даже у недоброжелателей. А таких, в том числе и среди коллег, будет тем больше, чем выше будет подниматься карьера певицы, чем лучше она будет петь. Безусловно, массированная раскрутка вселяет в сердце меломана некое предубеждение и разрекламированный компакт он берет в руки с известным сомнением (дескать, хорошее не нуждается в навязывании), но с первыми звуками свежего и теплого голоса, все сомнения отступают прочь. Конечно, далеко до Сазерленд, царившей в этом репертуаре прежде, но когда Нетребко не хватает технического префекционизма в сложнейших колоратурных местах у Беллини или Доницетти, на выручку приходят женственность и обаяние, которых не было у Сазерленд. Каждому – свое.



Анна Нетребко: Чем дальше я живу, тем меньше мне хочется связывать себя какими-то узами. Это, может быть, пройдет. Годам к сорока. Там посмотрим. Бой-френда я вижу раз в месяц - где-то встречаемся на гастролях. И нормально. Никто никому не мешает. Детей в принципе хочу иметь, но не сейчас. Мне сейчас так интересно жить самой, что ребенок просто помешает. И прервет весь мой калейдоскоп.

Из интервью

Частная жизнь артиста всегда предмет повышенного интереса со стороны зрителя. Некоторые звезды прячут свою личную жизнь, некоторые, наоборот, афишируют ее в подробностях для поднятия рейтингов популярности. Анна Нетребко никогда не делала тайны из своей частной жизни – она просто жила, поэтому, наверное, вокруг ее имени никогда не было каких-то скандалов или сплетен. Она не замужем, любит свободу, но у нее есть сердечный друг –моложе ее, тоже оперный певец, достаточно известный в оперной тусовке бас моцартовско-россиниевского направления Симоне Альбергини, типичный итальянец по происхождению и внешности. С ним Аня познакомилась в Вашингтоне, где они вместе пели в «Свадьбе Фигаро» и «Риголетто». Считает, что ей очень повезло с другом – он абсолютно не ревнует к успеху в профессии, ревнует только к другим мужчинам. Когда они появляются вместе, все ахают: какая красивая парочка!

Анна Нетребко: У меня в голове две извилины. Та, которая побольше, - «магазинная». А вы думаете, что я такая романтическая, возвышенная натура? Ничего подобного. Романтика давно улетучилась. До семнадцати лет я много читала, это был период накопления. А теперь уже времени нет. Только какие-нибудь журналы листаю.

Из интервью



Она большой эпикуреец и гедонист, наша героиня. Любит жизнь и умеет жить весело. Обожает шопинг, и когда нет денег, то просто сидит дома, чтобы не расстраиваться, проходя мимо витрин. Ее маленький бзик – одежда и аксессуары, всякие прикольные босоножки и сумочки. В общем, стильная штучка. Странно, но при этом ненавидит драгоценности, надевает их только на сцене и только в виде бижутерии. Также с трудом переносит долгие авиаперелеты, гольф и разговоры о бизнесе. Еще любит поесть, одно из последних гастрономических увлечений – суши. Из спиртного предпочитает красное вино и шампанское (Veuve Clicquot). Если позволяет режим, то заглядывает в дискотеки и ночные клубы: в одном таком американском заведении, где коллекционируют предметы туалета знаменитостей, остался ее лифчик, о чем она весело рассказывала всем на свете, а совсем недавно выиграла мини-турнир по канкану в одном из питерских увеселительных клубов. Мечтала нынче поехать с друзьями на Бразильский карнавал в Нью-Йорке, но помешала запись второго диска с Клаудио Аббадо в Италии. Для того, чтобы развеяться, включает MTV, среди ее фаворитов – Джастин Тимберлейк, Робби Вильямс и Кристина Агилера. Любимые актеры – Брэд Питт и Вивьен Ли, а любимый фильм – «Дракула» Брэма Стокера. А вы что думали, оперные звезды не люди?

Андрей ХРИПИН

http://www.izvestia.ru/culture/article1260988

Известия
четверг 24 февраля 2005

"В OPERA DE PARIS МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ГЛАВНЫМ ПРИГЛАШЕННЫМ ДИРИЖЕРОМ"



В Париже в Opera de Paris состоялась премьера "Отелло" Дж. Верди в постановке известного румынского режиссера Андрея Сербана и декорациях архитектора и художника Петера Пабста. Однако не кинематографические спецэффекты или звездные голоса солистов стали предметом обсуждения публики и прессы. В этот вечер за пульт оркестра Парижской национальной оперы впервые встал Валерий Гергиев. Возможно, после этого успешного дебюта в списке великих театров, которыми руководит или с которыми плотно сотрудничает маэстро Гергиев, появится еще один - Opera de Paris. В антракте первого спектакля Валерий Гергиев согласился дать эксклюзивное интервью обозревателю "Известий" Илье Кухаренко.

известия: Кажется, вы уже много раз выступали в Париже, почему же сейчас в программке "Отелло" возле фамилии Гергиев стоит звездочка дебютанта?

Гергиев: Я никогда не дирижировал в Парижской национальной опере потому, что у меня сложились замечательные отношения с Театром Елисейских Полей. И хотя не было никакого эксклюзивного контракта, который оговаривал бы, что мы выступаем там и только там, но так сложилось, что нас стали регулярно приглашать именно в Champs Elysees. Но когда в Opera пришел Жерар Мортье - крупнейшая фигура в области мирового музыкального менеджмента, который знаменит также и тем, что у него практически нет страха перед самыми смелыми и неожиданными проектами и идеями. Вот и сейчас он приглашает коллектив мариинского театра с постановкой "Носа" Шостаковича.

известия: То есть это не разовый проект, а долгосрочное сотрудничество?

Гергиев: Мортье в принципе хотел, чтобы я стал членом содружества музыкальных директоров, которое они сейчас придумали для Opera. Не подумайте, что я готов взвалить на себя заботу еще об одном театре и стать таким же главным приглашенным дирижером, каким я являюсь в Metropolitan, где я первый в истории "главный приглашенный дирижер" с новыми постановками и огромным репертуаром. Так что на этот пост, предложенный Мортье, я дал согласие в основном в рамках своего репертуара. Так что я хочу избежать такого самодовольного тона - мол, я буду здесь делать проекты исключительной новизны и важности. Что-то в самом деле будет новым и важным, а где-то я буду работать в режиме быстрого творческого контакта, который здесь ценят. И я его тоже люблю. Иногда можно за час-полтора создать эффект, которого невозможно добиться за два месяца репетиций и объяснений, чего ты хочешь.

известия: Я несколько раз слышал вашего "Отелло". Эта опера явно задевает какие-то ваши струнки. Чем? Честолюбием и коварством Яго, мощью и ревностью Отелло? Чем?

Гергиев: Честно говоря, совсем другим. меня безумно привлекает в этой опере ответ Джузеппе Верди - немцу. Когда Вагнер стал крушить и захватывать все бастионы, которые принадлежали некогда итальянской опере, могучий старец из Бусетто взял да и ответил. мне, как человеку, который любит Чайковского и Вагнера, который посвятил очень много времени работе над их шедеврами, мне очень нравится возвращаться к Верди. Именно позднему Верди. Я люблю и его "Травиату", но там дирижер как бы помогает певцу создать определенное настроение. В "Отелло" дирижер значительно больше участвует в создании и самих образов, и всего сюжета. Он в большей степени как бы вживается и в мощного, но несколько наивного Отелло, и в не менее мощного, но коварного и циничного Яго. Он имеет шанс побыть всеми. Но все же именно потому, что я сейчас разговариваю с читателями "Известий", мне бы очень хотелось сказать, что для меня самое важное сейчас не мои успехи за границей. Важнее всего для меня вернуться с концертами в российскую глубинку - объехать заново все те города, в которых мы уже были в прошлом году, добавив к ним новые. Причем я рассчитываю привезти туда программу для хорошо подготовленного слушателя, а не того, который знаком только с парой фрагментов из "Щелкунчика" и Сороковой симфонией моцарта.

известия: Вам не кажется странным стечением обстоятельств, что и у Мортье, и у вас в Мариинке на весну запланированы премьеры "Тристана и Изольды" Вагнера?

Гергиев(замявшись): А вы знаете, что в числе первоначальных предложений Мортье был и этот "Тристан", но я никак не мог из-за того, что у меня уже запланированы выступления в Covent-Garden на эти самые сроки. Но дирижировать согласился Эсса Пекка Салонен, и это очень хорошо. К тому же, возможно, что я смогу этим "Тристаном" продирижировать впоследствии, когда он уже станет частью репертуара.

известия: Жерар Мортье пригласил ставить "Тристана" знаменитого своими дерзостями Питера Селларса. А у вас ставить будет вызывающий не меньшие споры Дмитрий Черняков...

Гергиев: Да, но хочу отметить, что эта постановка будет именно постановкой "Тристана", где все усилия нашей команды будут направлены на прочтение именно оперы Вагнера, а не на то, что там увидит новомодный режиссер. Вот скажем, в этом "Отелло" многое пришлось переделать, невзирая на то что Андрей Сербан сам по себе очень знаменит.

известия: Но работы Чернякова вам явно симпатичнее...

Гергиев: Да, правда. И все же я прежде всего хочу поставить Вагнера, а не Чернякова...

известия: Мортье благодаря его авангардным взглядам на оперу неоднократно был "бит" и прессой и публикой - и это в толерантной Австрии. В результате он покинул свой пост директора Зальцбургского фестиваля. Вы же пытаетесь идти похожим путем в куда более консервативной России. Вам не страшно?

Гергиев (хитро посмеиваясь): Нет. Не страшно.

Илья КУХАРЕНКО

http://entertainment.timesonline.co.uk/ ... 039,00.htm

TIMES ONLINE
February 18, 2005

Interview

Valery Gergiev

Nina Large
Valery Gergiev’s passion for Russian opera is insatiable


“THERE is never a dull atmosphere here. It sparks,” Valery Gergiev says with a somewhat tired but friendly smile. It may be 1am at the Maryinsky Theatre in St Petersburg but the day’s work is still very much in progress — staff are buzzing all around and meetings are taking place as if it were a normal Tuesday afternoon.
Gergiev is now 51, but he was just 25 when he started conducting performances at the Maryinsky, or Kirov, as it was then known. He was appointed artistic and general director in 1996. Since then he has become something of a national hero, propelling the company back into the limelight — it performs several concerts at the Barbican in London next week — that had been occupied by the Bolshoi Opera in Moscow for years.

His decisions have not always been greeted with delight, but colleagues attest that however hard he pushes others, he pushes himself harder. It’s undoubtedly his strongly focused vision that has steered the company to such success. He is quite simply the oxygen of the Maryinsky. A frenzy of activity is whipped up as he blazes around the house — never without a bevy of people at his heels, each one needing a moment with “Maestro”. It’s hard to imagine how he fits in the Rotterdam Philharmonic (where he’s principal conductor) and the Metropolitan Opera in New York (principal guest conductor.)

When you sit in the Maryinsky auditorium, resplendent in its deep-blue velvet and gold, it’s overwhelming to think of all the musical battles won and lost on this stage. Verdi composed La Forza del Destino for the house in 1862 and the first Russian school of opera effectively began here with Glinka’s A Life for the Tsar in 1836. Then there were countless premieres from Tchaikovsky, Mussorgsky, Rimsky-Korsakov, Prokofiev, Shostakovich and Stravinsky (who was born just across the street).

Gergiev has championed the work of many of these artists, particularly his fellow Russians, with insatiable curiosity. In 1989, shortly after his appointment as artistic director, he staged a Mussorgsky festival featuring all the composer’s operas. Similiar events followed that reached into the furthest corners of Prokofiev and Rimsky-Korsakov’s work. “Only a handful of Russian operas, maybe Onegin, Queen of Spades, more recently War and Peace, are really famous. But there are so many other great operas which people need to know about,” he insists.

Thanks to the Maryinsky’s worldwide tours, audiences from La Scala to the Edinburgh Festival have also had the chance to discover some of these rarities. Back in 1995 Gergiev took a semi-staged production of Rimsky-Korsakov’s The Legend of the Invisible City of Kitezh to the Barbican. It was still the early years of Gergiev’s reign, the Soviet regime wasn’t long gone and the Russian economy was in crisis. “It was a huge deal for us,” he recalls. “Big emotion, big importance, big effort and big logistical problems — but it worked somehow.”

With financial support from organisations such as the London-based Maryinsky Theatre Trust the company’s fortunes have certainly changed, but if you missed Kitezh back then you have the chance to see it again when the Barbican celebrates the tenth anniversary of that first visit with three concert performances including Kitezh, Stravinsky’s Oedipus Rex and Les Noces, plus Shostakovich’s The Nose.

“There is something about Kitezh which is even more Russian than other operas: the colour and sound of the chorus, the Russian text itself — there is a certain sadness, a mystical power which I adore,” he says. The Nose, Shostakovich’s scarcely performed first opera, was condemned by one critic as “an anarchist’s hand grenade” after its premiere at the Maryinsky in 1930, but Gergiev is confident that even the most experienced London listeners will be enlivened by these works. Just as English troupes have a certain way with Britten or Purcell, it is a thrilling experience to see Gergiev and his company performing their native repertoire.

“Everyone who sings these works really understands what they mean. It’s not just about the tempo or the rhythm — some words are even difficult to translate and yet we feel a lot about them and so the right character comes out.”

Young talent has become an increasing priority for Gergiev in recent years as his founding of the Maryinsky Academy of Young Singers, run by his sister Larissa, and the Youth Orchestra attest. “So many young people disappear before they even begin to fulfil their potential, so I really like to do it. It’s a process full of joy but of course you can sometimes be very disappointed when someone doesn’t develop into what you expected.”

He is also investing in the Maryinsky’s future with the building of two new spaces — another opera and ballet auditorium to be known as Maryinsky II and a new concert hall, Maryinsky III, due to open in 2008. The extension will be built just opposite the original theatre on the other side of the Kryukov canal. It will be a vast geometric casing of gold-coloured glass and steel, reflecting 21st-century progressive Russia, with a bridge linking it to the imperial past.

Gergiev’s devotion to his country was highlighted recently by his work with the children of Beslan after last year’s terrorist attack on a school, and a fund-raising concert at the Coliseum in London. Brought up in Ossetia himself, he clearly felt the atrocity acutely and is not keen to talk much about it. “I acted simply. Today too much is said about projects, roles and plans. When it comes to a tragedy of this size people shouldn’t talk; they should just do. I would much rather be anonymous and help but it’s very hard in the short term.”

As he considers the past decade Gergiev’s face draws into a frown of concentration, his remarkable energy boils and bubbles intensely just beneath the surface. “I love the balance of the theatre and its history, the city and its history and the country and its history — all those complexities. It just works,” he says. “Perhaps that’s why we can understand so many of these Russian operas better than others.”

The Maryinsky Theatre concerts at the Barbican (020-7638 8891) include Rimsky-Korsakov’s Kitezh (Feb 23); Stravinsky’s Les Noces and Oedipus Rex (Feb 25); Shostakovich’s The Nose (Feb 26)

http://www.aif.ru/online/aif/1271/47_01

Аргументы и факты
№ 10 (1271)
от 9 марта 2005 г.

Диана Вишнева: «Все балерины мечтают о детях»

Балерина легко порхает по сцене, а публике нет дела, что терзает ее душу. Страхи, неосуществленные желания… Чем платят примы за эту легкость?



ПРИМЕ-балерине Мариинского театра Диане ВИШНЕВОЙ нет еще и 30. Но она уже получила звание лауреата Государственной премии России, престижные награды «Benois de la dance», «Золотая маска», «Божественная Айседора», «Золотой софит»… Лучшие театры мира — «Штатс Опера» в Берлине, Большой театр, IBT и «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке — наперебой приглашают Вишневу танцевать на своей сцене. В этом году известная балерина отпразднует юбилей — 10-летие творческой деятельности.

Перед каждым спектаклем настигает невроз…

— МОРИС Бежар утверждает, что хороший артист балета — всегда человек умный. А Юрий Григорович сказал, что гениальные танцовщики нередко оказываются глупыми…

— В труппе Бежара, думаю, без мозгов точно далеко не уедешь. Что же касается классических балетов… Действительно, у некоторых хороших балетных артистов голова не всегда соответствует качеству их танца. Но лично я считаю, что танцовщик должен быть очень умным. По себе скажу — у меня все идет от головы.

Перед каждым спектаклем всегда настигает какой-то невроз, мучаешься: Боже, как же это будет, как получится? Бесконечный поток мыслей. Артисты — вечные мазохисты. В легкой степени.

— Надоело самокопание?

— Жутко. Поэтому мне так важны и нужны люди, которые меня любят и поддерживают. Иначе самоедство может завести слишком далеко.

— Вы как-то сказали, что в артисте должно быть развито чувство зависти.

— Я имею в виду зависть белую. Мне всегда приятно видеть талантливого танцовщика, во все глаза смотрю на сцену, если хороший балет. У меня будто раскрываются клапаны внутри, настолько обогащаешься увиденным. Каждый художник — в чем-то плагиатор.

— Вы и Ульяна Лопаткина — две примы Мариинки. Говорят, у вас жесткая конкуренция.

— Серьезно, так говорят? Никогда не было конкуренции. И никогда ее не будет. Дай Бог, чтобы таких Лопаткиных и Вишневых было побольше. Наоборот, очень важно, чтобы рядом были талантливые люди. Что значит конкуренция? Кто лучше станцует? Но одному зрителю нравится одна артистка, другому — другая. Может быть, раньше балерины конкурировали из-за того, что не хватало спектаклей. Но сегодня другая ситуация. Можно уехать куда-нибудь по приглашению. Ни у меня, ни у Ульяны никогда такого не было, чтобы мы сидели без дела. Только бы здоровья хватало.

«У меня никогда не было сиюминутных страстей»

— УЛАНОВА, Лепешинская не имели детей… Но Ульяна Лопаткина все-таки решилась родить.

— Мне кажется, что все балетные хотят детей. Балерине сложно не только на сцене, но и в театре — с его непростыми взаимоотношениями. Все время испытываешь состояние зажатости… И хочется отдать кому-то свою нежность, любовь. Мужчин можно разбаловать, если любить их чрезмерно (улыбается). А детей перелюбить нельзя. У женщины есть потребность в этом — не брать, а отдавать.

Я очень часто думаю о детях, семье. Другое дело, что пока не складывается. И совсем не потому, что я решила: сейчас — карьера, а потом — ребенок.

— Вы еще не встретили мужчину, от которого захотелось бы ребенка?

— Я пока одна.

— Совсем недавно вы говорили, что ваш главный трофей в жизни — это любовь…

— Я жила с очень известным человеком. Но мы расстались. Для меня это было не то что трагично… Драматично. Единственное, что помогло мне пережить расставание, — моя профессия. Я ударилась в работу, поехала танцевать в Берлин.

— Один психолог утверждает: на сцене у танцовщиков настолько тесный контакт, что это возбуждает их и, следовательно, провоцирует измену их мужьям и женам… Поэтому артист редко бывает верным семьянином.

— Не буду отрицать: во всех труппах вижу то, о чем вы говорите. Я как-то не особо верю в артистические семьи. Особенно когда муж и жена — в одном коллективе.

А если говорить обо мне лично… У меня никогда сиюминутных страстей и любовей не было и точно не будет. Хотя, когда танцую с партнером, иногда появляется какая-то влюбленность. Но это не значит, что она сразу должна перерасти в какой-то интим. Боже упаси! У меня, наверное, такое воспитание, я — наполовину татарка. Мои родители всю жизнь живут в любви и уважении. Для меня это очень важный момент в семье — верность.

— Я вышла замуж 9-го числа, ребенка родила тоже 9-го…

— А у меня нелюбимое всеми число 13 — счастливое. Я родилась 13 июля 1976 года. 7 и 6 в сумме дают 13. Когда получала номера на машину, мне сказали: «Все отказываются от номера 013». Я без раздумий ответила: «Давайте его мне». Если должно произойти важное событие, стараюсь запланировать его на 13-е число. Конечно, можно сказать: «Да она все придумывает!» Но я верю в числа, в судьбу. Жизнь всегда дает тебе какие-то знаки. Главное — внимание на них обращать.

Ольга ШАБЛИНСКАЯ
Фото Александра КОСИНЦА


Анекдот в тему
Встречаются две подруги. Одна жалуется: «Что-то я последнее время совсем закрутилась на работе!» — «А кем работаешь-то?» — «Балериной!»

http://www.aif.ru/online/spb/604/09

АиФ Петербург
№ 11 (604)
от 16 марта 2005 г.

Депардье на сцене Мариинского

В Мариинском театре один фестиваль сменяет другой. Только прошла «Масленичная неделя», как в середине следующей недели стартует Пятый международный фестиваль балета.

24 марта будет дана премьера спектакля Уильяма Форсайта «Два балета в манере позднего ХХ века», а также премьера балета «Reverence» уже завоевавшего европейскую известность хореографа Дэвида Доусона, который создал это произведение специально для Мариинского. Фестиваль ознаменуется бенефисами — Дианы Вишневой (26 марта), Дарьи Павленко (28-го), Ульяны Лопаткиной (30-го), а также бенефисом кордебалета (1 апреля).

— Фестиваль — достаточно знаменательное событие, — считает Валерий Гергиев.- Единственная серьезная проблема нашего балета — отсутствие крупных отечественных дарований среди хореографов, которые могли бы провозгласить новую эру в столь богатой истории этой сцены. Все великие хореографические открытия происходили здесь, они вызывали мощные резонирующие волны на всех континентах. Люди по-прежнему ждут магии и чуда от Мариинского театра, мы можем за границей станцевать подряд несколько «Лебединых», «Спящих красавиц» — публика идет, несмотря на дорогие билеты. Что же касается современного искусства, во всей мировой хореографии ощущается дефицит по настоящему творческому, созидательному началу.

:Лет 5–6 назад мы в театре подумывали о создании собственной академии танца. Потому что бывали серьезно озабочены, когда же появятся молодые дарования, которые будут напоминать — по масштабу, энергетике, одухотворенности — ту же Ульяну Лопаткину. Когда я рекомендовал на ответственную должность руководителя Академии Вагановой Алтынай Асылмуратову, мне показалось, что таким образом лучшие традиции Мариинского театра и сегодняшнее состояние преподавания в академии будут связаны.

:Проблемы театра — это не только хореографы, но и режиссеры, художники. Мы их стараемся найти, пригласить, приободрить, но доходит иногда до смешного. Я, к примеру, спрашиваю у художников: «А вы видели работы Цыбина?» Молчат. По идее это должно быть концом беседы, но мы в театре народ терпеливый, и можем через пару месяцев повторить тот же самый вопрос.

С дирижерами проблемы я решил так: считаю, что совершенно необязательно мне стоять здесь за пультом с утра до ночи. Я вывел на ответственные позиции 4–5 молодых дирижеров. Конечно, у всех получается по-разному. Большой опыт помогает Сохиеву, очень много дирижирует Михаил Агрест. Это огромное испытание, когда ты каждый день перед оркестром, я сам его проходил. Ты просто начинаешь надоедать. Не позволю себе сказать: оркестр начинает надоедать дирижеру, но даже такое возможно. Хотя это из области криминального, потому что дирижер должен воспламенять оркестр. Наши молодые дирижеры — еще не международные звезды, но такие шансы при условии фантастической концентрации на работе — есть. Нам нужны только такие люди, мы не считаем дирижерский пульт Мариинского вокзалом: прилетел-подирижировал-улетел. Я себя в данном случае исключаю из правил, потому что Мариинским театром занимаюсь 365 дней в году, и если не по 24 часа в сутки, то по 12 уж точно. Решаю в том числе и проблемы нашего самого значительного фестиваля «Звезды белых ночей». Он начнется в мае, но уже могу сказать, что мы пригласили для участия Жерара Депардье. Мы дружим много лет. Я не считаю, что Депардье нужно обязательно сделать солистом Мариинского, но мы пришли к совместным идеям.

Елена ТИХОМИРОВА

http://www.gzt.ru/rub.gzt?rubric=reviu& ... 0000049642

ГАЗЕТА
23.03.2005



"На сцене я будто под прицелом снайпера"
Ульяна Лопаткина - ГАЗЕТЕ


Ульяна Лопаткина: "На гастролях с меня спадает какая-то тяжесть; наверное, это тяжесть ответственности

В четверг в Петербурге одновременно открывается два крупных балетных мероприятия: ежегодный фестиваль «Мариинский» и относительно новый Dance Open. В обоих фестивалях принимает самое активное участие прима-балерина Мариинского театра, звезда мирового балета Ульяна Лопаткина. На сцене Мариинского запланирован ее бенефис, а в программу Dance Open включен ее мастер-класс. Накануне открытия фестивалей с Ульяной Лопаткиной побеседовала Гюляра Садых-заде.

- Главный повод для нашей беседы – открытие второго фестиваля Dance Open. Для чего и для кого он проводится, какое именно участие в нем примете вы?
- Задача – расширить рамки общения людей, любящих и почитающих балетное искусство. На фестивале смогут встретиться те, кто ценят русскую культуру, архитектуру, живопись – все, что сконцентрировано у нас в Петербурге. Мне предложили участие в Dance Open, и я согласилась провести на нем свой первый в России мастер-класс. Мне импонирует это начинание: фестиваль не выдвигает ярких лозунгов, а главная его идея, как я поняла, – это идея неформального общения.

- Danсe Open позиционирует себя как фестиваль для профессионалов. Значит, круг общения ограничится теми людьми, которые занимаются балетом?
- Не совсем так. Настоящий балетный профессиональный фестиваль – это «Мариинский», который проходит в Петербурге в те же дни. На него созываются самые крупные звезды мирового балета. Приглашенных в этом году очень много, хотя далеко не все могут приехать по причине огромной занятости. Но у нас на фестивале «Мариинский» танцевали выдающиеся личности балетного мира, такие как Манюэль Легри, Аньез Летестю, Владимир Малахов, Сильви Гиллем. Что до фестиваля Dance Open, то это мероприятие скорее ознакомительное, популяризаторское. Оно дает возможность и профессионалам, и просто любителям балета из ближнего и дальнего зарубежья приехать в Россию. Уникальность Dance Open в том, что здесь люди, которые любят балет, могут не просто созерцать артистов на сцене, а сами попробовать балетные движения, познать возможности своего тела, ощутить во всей полноте, что такое материя балета и балетный труд. Помучиться за станком, потрудиться, чтобы понять, как это делается?

В прошлый раз мне не удалось посетить мастер-классы Dance Open: занятость очень большая и приходится иногда пропускать интересные вещи, происходящие в Петербурге. Но я рада, что фестиваль расширяет рамки в сторону неформального творческого общения людей. У нас в России очень закрытые профессиональные сообщества, извне в них не проникнуть. Россия вообще по сию пору остается закрытой страной, здесь очень мало возможностей для творческого межнационального обмена, для проведения фестивалей.

- Мастер-классы вообще предполагают относительно узкий круг участников и проходят в небольших балетных классах…
- Должна подчеркнуть: я впервые участвую в фестивале Dance Open. И, как я понимаю, в нем могут попробовать себя те люди, которые никогда не будут приглашены в Мариинский театр танцевать «Баядерку». Не звезды балета. Dance Open - более демократичная, более открытая структура. Она доступнее людям с разным уровнем профессионализма. Эти люди при обычных обстоятельствах никогда не смогут попасть в балетный класс Мариинского театра. А на Dance Open они смогут позаниматься в классе, например, профессора Геннадия Наумовича Селюцкого.

- Как вы будете строить свой мастер-класс, на каком материале? Что припасено для показа?
- В России возможность провести мастер-класс у меня впервые. Потому я и согласилась - мне очень интересно. Я профессионально занимаюсь балетом уже двенадцать лет. Прошла путь от кордебалета к корифейкам, затем – к солисткам и, наконец, к приме-балерине. Вся моя жизнь связана с балетом, начиная с десятилетнего возраста. И для меня альфой и омегой профессии остается балетный класс. Его еще иногда называют «уроком». Класс – понятие широкое. Есть класс как фундамент балетного обучения, где усваиваются основные движения. А есть класс – важное начало каждого дня, от которого зависит, насколько удачно пройдет твой день. Так как наша профессия связана с большими физическими нагрузками, правильно выстроенный класс либо лечит, либо тренирует, либо настраивает тело на нагрузки, на физическую работу: все зависит от цели конкретного класса. Класс – это жизненно важная часть дня балетного танцовщика. Один-полтора часа утром у станка – самое важное время в предстоящей работе. И потому я к классу отношусь очень трепетно, серьезно. Опыт показывает, что можно выйти с урока абсолютно разрушенной, с ощущением, что нужно бросать профессию. А можно прийти утром с «неходячими ногами» (есть такой термин), а уйти с урока окрыленным, как птица, и мягким, как кошка.

Пока я не продумывала детально план занятия, у меня нет стройных комбинаций, а только общая идея движения. Идея такова: класс, настраивающий на работу, класс перед репетицией, не учебный, а именно театральный класс. Ведь класс в Академии Вагановой или в любой другой балетной школе существенно отличен от класса в профессиональном театре. Там артисты готовят свое тело к работе на сцене, а в школе класс имеет оттенок обучения, тренировки.

Ввиду того, что сейчас середина сезона и я много занята на работе в театре, я, наверное, не буду много теоретизировать, а возьму момент из моей собственной жизни, из практики. То, что оба фестиваля проходят примерно в одно время, даст возможность слушателям мастер-классов посмотреть спектакли фестиваля «Мариинский» - это тоже большая школа для приехавших в Петербург балетоманов.

- В программе большого фестиваля значится ваш бенефис. Не могли бы вы рассказать о нем?
- Идея бенефиса возникла в фестивальном контексте – три концерта как визитные карточки трех балерин: Дианы Вишневой, Дарьи Павленко и моя. Каждой дается вечер. Не подумайте, что это итог творческой деятельности. Слово «бенефис» обычно так и воспринимается и звучит, конечно, очень пафосно. Нет, это своеобразная картинная галерея, в которой выставляются портреты трех балерин. Очень трудно сделать программу бенефиса интересной и разнообразной. Необходимо как-то скомпоновать фрагменты из разных спектаклей и при этом следить, чтобы не было монотонии, чтобы зритель не утомился однообразием классического репертуара. Кроме того, в классических балетах очень мало внутренне законченных эпизодов. Как правило, действие влечет танец вперед, сцены перетекают друг в друга, и найти цезуру очень сложно. У нас ведь идут в основном полнометражные трехактные спектакли - с сюжетом, завязкой, развитием, кульминацией и развязкой. И вырывать из контекста какой-либо акт – это лишать хореографический фрагмент полноты и целостности содержания. Часто бывает, что тот или иной фрагмент – из «Лебединого озера», из «Баядерки» или «Дон Кихота», - вырванный из контекста спектакля, производит совсем не то впечатление.

- Однако искушенная публика, не раз видевшая классические спектакли, может достроить контекст…
- К сожалению, времена теперь такие, что искушенная публика не всегда может попасть на спектакль ввиду высоких цен на билеты. Искушенные люди, любящие балет, понимающие его, конечно, видят каждый нюанс исполнения и в состоянии оценить разницу трактовок у разных танцовщиков. Но, как правило, именно такая публика не имеет средств, чтобы попасть в театр.

- Но в Мариинском театре цены на билеты вдвое меньше, чем в Большом…
- Но и жизнь в Петербурге несколько иная, чем в Москве, не правда ли? И потом, везде одна тенденция: во всех театрах билеты на интересные постановки стоят дорого. Сейчас в театр приходят люди, для которых многое непонятно в балете, особенно вырванное из контекста.

- А как вы относитесь к неадекватной реакции зала? Когда, например, хлопают не там, где надо?
- Даже искушенная публика, бывает, хлопает не там, где надо, ослабляя тем самым накал событий, происходящих на сцене. Например, когда появляется Одетта и в полной тишине раскрывается, как цветок, превращаясь в полуженщину-полулебедя, зритель считает возможным аплодировать в этот момент. Хотя реакция зала в разных странах – разная. Зрители в Европе могут просидеть молча до конца акта или всего балета, и только потом ты услышишь их настоящую реакцию. То есть они смотрят балет, как кинофильм. А у нас считается обязательным реагировать на какие-то виртуозные достижения. Наша публика и европейская очень разнятся по темпераменту.

- А как вы относитесь к клаке?
- И по-человечески, и по профессиональным соображениям я против этого. Но нужно различать: есть люди специально приглашенные, нанятые – и добровольцы, обычные зрители. И они реагируют так, как считают нужным: хлопают, заводят зал. Но вообще-то негативно отношусь к такой агрессивной форме реакции на спектакль, потому что в этом есть какое-то навязывание своего мнения.

Честная, искренняя реакция на танец – это нормально. Не нравится человеку – он встал и ушел. Нравится – аплодирует.

- Ваши выступления все-таки чаще вызывают восторги.
- Оставим это. Бывают и восторги, бывает и негативная реакция.

- Когда вы появляетесь на сцене, глаз отвести невозможно. Как вы добиваетесь этого?
- Не знаю. Но я рада слышать это. Если захочешь добиться этого специально – держать зал в постоянном внимании и напряжении, ведь не получится. Так можно получить разрыв сердца, если задашься целью удержать зрителя любой ценой.

Это не свойство и не способность артиста - это прежде всего, думаю, атмосфера спектакля. И внутренняя концентрация артиста на какой-то идее. Когда человек с головой окунается в музыку, в характер того героя, которого танцует, или в философию спектакля, он обретает особенную пластику своего героя, и тогда происходящее на сцене притягивает зал. А значит, артисту удалось копнуть глубже, чем просто сделать красивую позу, добиться красивого рисунка танца. Хотя и сам рисунок танца бывает притягателен, если, конечно, в балете нет содержания. Главное – удается ли тебе передать содержательность партии. Для этого нужна особая степень концентрации на сцене и колоссальная предшествующая работа над ролью в репетиционном зале. Остальное – побочный эффект.

- В последнее время вы стали выступать чаще на родной сцене и довольно много - в классических балетах. Какая из последних партий вам запомнилась?
- Недавно станцевала в «Легенде о любви» партию Мехменэ Бану.

- Это сложный характер…
- Этим он и интересен. Партия поставлена Григоровичем очень подробно. Там чрезвычайно насыщенный балетный текст, с особым языком символов. Если сравнивать балет с драмой, то в этом хореографическом тексте масса именно драматических нюансов. Его интересно учить, интересно исполнять. Не нужно заполнять паузы своими переживаниями, придумывать свои нюансы для давно известных движений, взмахов, поворотов. В партии Мехменэ так много характерных, говорящих движений, что только вложи душу и внимательность – и все заиграет.

- Где вы чувствуете себя более комфортно - на сцене Мариинского театра или на гастролях? Вы вообще любите выезжать?
- Да, люблю. На гастролях с меня спадает какая-то тяжесть, наверное, это тяжесть ответственности. Будто с меня сняли какой-то груз. Выходя на сцену в Америке, ты чувствуешь, что зритель тебя любит, почти не зная. Там он, приходя на спектакль, часто не догадывается, кто ты и что ты, поэтому там выступать легче.

- То есть там вы не скованы боязнью не оправдать чьих-то ожиданий?
- Удивлять всегда было непростой задачей. Но что значит "лучше" или "хуже"? Это вопрос сложный. Мое собственное отношение к танцу меняется со временем. И понять, в какую сторону, иногда сложно. Можно танцевать виртуозно, чисто, красиво – и бессмысленно. Но мне лично танцевать на сцене Ковент-Гардена в Лондоне легче, чем танцевать здесь мой собственный спектакль. Там – гастроли Мариинского театра, и ты выступаешь в контексте гастролей. Рядом с тобою, бок о бок, танцуют коллеги, и все мы заодно, делаем наше общее дело. Здесь же мы дома и все рассредоточены - каждый на своем месте. На сцене чувствуешь себя как в поле, несмотря на то, что ты не один. Ощущение такое, будто ты под прицелом снайпера. Сцена Мариинского театра очень трудная, так же, кстати, как и Большого. Потому что тут «прицел» есть. Не только у знатоков и профессионалов, но даже у зрителей.

- Меняется ли ваше отношение к партиям, развивается ли образ с течением времени?
- Да, думаю, театральный образ меняется вместе с человеком. Образ, мне кажется, не может жить своей жизнью, ведь в нем проявляется работа твоей души и тела. А ты - носитель этой души и этого тела. От человека зависит, что он в него вложит или не вложит. Жизненные обстоятельства артиста тоже влияют на образ.

- У вас была пауза в карьере, вызванная семейными обстоятельствами. Вы вышли замуж, родили ребенка. Изменился ли ваш эмоциональный строй после того, как вы стали матерью?
- Конечно. Мое мироощущение заметно обогатилось. Рамки словно раздвинулись, расширились. И профессия моя зазвучала иначе - она заняла какую-то иную позицию в моей жизни. Не скажу, что она отошла на второй план, не скажу, что стала еще важнее… Просто она заняла другое место, появилось соотношение «материнство – профессия». Раньше была только профессия, и все свободное время было подчинено ей. Сейчас все иначе: профессия, ребенок, семья важны для меня в равной степени.

- Как сейчас живет ваша семья?
- Дочка, слава богу, растет, ей скоро три года. Я постоянно сокрушаюсь, что моя профессия отнимает у меня времени и сил, отбирает меня от семьи. Иметь семью – непростая задача для балерины, и потому балерине, конечно, нужна помощь. Невозможно охватить все самой: и ребенка воспитывать, и танцевать. Для ребенка нужно время, с ним надо быть рядом, чаще бывать дома. И мужу, к сожалению, не хватает моего внимания. Расход физической и душевной энергии у балерины колоссальный. Сколько сил уходит за один спектакль, может понять только человек, который видел тебя в работе и вне ее, в отпуске например. Когда ты, усталая, приходишь со спектакля, эта разница ощутима только на уровне «плечо к плечу». Почувствовать и понять это можно только в процессе совместной жизни.

- Но ваш муж ведь понимает?
- Да, он понимает, он видит это. Это заметно, знаете ли, когда у человека нет сил даже разговаривать.

- Чем занимается ваш муж? Я слышала, он писатель?
- Да, это один из его родов деятельности. По образованию он архитектор-художник. Сейчас руководит филиалом французской строительной фирмы, а недостаток творчества в сегодняшней жизни компенсирует увлечением литературой. Предпочитает писать романы, где любовь перемешана с мистикой. У него вышло уже две книги, готовится к изданию третья. Писательский труд – тоже дело непростое.

- А кто сидит с девочкой?
- Мои родители. Они очень мне помогают.

- Вы учились в Академии Вагановой у Дудинской. Как проходило ваше становление? Путь был тернистым?
- Конечно. Он и сейчас тернист, только тернии приобрели другой вид. В каждом возрасте – свои трудности. И в школе были трудности, и в театре… Когда идешь от простого к сложному, пробуешь действительно серьезные вещи, прикасаешься к шедеврам, всегда ощущаешь свое несовершенство, неподготовленность. Шаг за шагом осваиваешь какие-то вершины, малые и большие.

- Вы – перфекционистка?
- Нет, я просто считаю, что человек должен работать честно. Он должен к этой честности хотя бы стремиться. Нужна добросовестность в каждом деле. Если даже ты понимаешь, что твои возможности ограничены или ты не готов, а тебе предстоит спектакль. Все равно ты должен выйти на сцену и вынести свою работу на суд зрителей. Такова уж наша профессия. Многие говорят, что жизнь – это театр, что человек все время что-то из себя изображает... Здесь это работа. Как во всякой работе, в ней есть свои жесткие условия и правила. Если назначен спектакль, то все, что у тебя на данный момент есть: опыт, знания, силы, эмоции, ты должен бросить на сцену. И сделать свою работу настолько хорошо, насколько ты можешь сегодня, сейчас. Может, сегодня ты больше не можешь дать, а года через два-три сможешь намного больше. Но выкладываться надо всегда по максимуму, во всяком случае, стремиться к этому. Поэтому – нет, я не перфекционистка. Идеального исполнения, мне кажется, не существует, потому что идеал у каждого свой, но к нему жизненно необходимо стремиться. Тогда твой идеал будет отодвигаться все выше и выше, а ты будешь идти к нему.

Божество из Керчи
Ульяна Лопаткина родилась в Керчи в 1973 году, а в 1991-м окончила Академию русского балета имени А.Я. Вагановой (класс Наталии Дудинской). С 1991 года - в труппе Мариинского театра, с 1995-го - солистка. Обладая уникальными пластическими и музыкальными данными, исполняет более десятка ведущих ролей, среди которых Одетта и Одиллия («Лебединое озеро»), Никия («Баядерка»), Мехменэ Бану («Легенда о любви»), сольные партии в балетах Баланчина, Форсайта, Ноймаейра. Лопаткина - лауреат Госпремии РФ, премий «Золотая маска», «Золотой софит», премии «Божественная» арт-агентства «Ардани», заслуженная артистка РФ.