http://www.ng.ru/culture/2006-03-14/6_rusalka.html

Независимая газета
14.03.2006

Русалка и шинель

На этой неделе откроется шестой фестиваль балета «Мариинский», который соберет звезд балета со всего мира
Фестиваль балета в Мариинском театре – возможно, последний перед ремонтом театрального здания. Само проведение ежегодного смотра балета в Петербурге – результат грамотного пиара и отчетливого практицизма руководства Мариинки. Впрочем, здесь хорошо умеют сочетать полезное с приятным.

Собрав крупных звезд балета со всего мира в одном месте и показывая две премьеры в неделю, легко подтвердить громкий международный статус театра. Но и искусство – вкупе со зрителями – тоже не остается внакладе. Потому что приглашенные звезды отлично танцуют, а анонсированные премьеры по-настоящему интересны.

Проект стартует с премьеры «Ундины». Спектакль по мотивам старинного балета сочинил француз Пьер Лакотт. Он давно специализируется на подобных проектах «реконструкций» (псевдостаринный балет Лакотта «Дочь фараона» идет на сцене Большого театра). «Ундина» – в России гостья давняя. Лондонский спектакль 1843 года рождения в Петербурге увидели менее чем через десять лет после премьеры. Через много лет верховный мэтр императорской сцены Мариус Петипа возобновил (и, как водится, изменил) чужой балет под другим названием – «Наяда и рыбак». В ХХ веке спектакль в обеих версиях просто забыли (или потеряли). Теперь волшебная сказка об ундине (читай – русалка), которая соблазняет итальянского рыбака, воскреснет при помощи балета Мариинки. Главную партию репетирует молодая звезда Евгения Образцова. Ее рыбаком станет Леонид Сарафанов.

Парад классики на фестивале откроет «Дон Кихот», и главное в этом спектакле – участие премьера Парижской оперы Матье Ганио. Те, кто знает толк в школе классического балета, умрут от счастья при виде его безупречного танца. Остальные просто получат удовольствие. В «Спящей красавице» «примочка», наоборот, женская. Принцессой Авророй станет Алина Кожокару – гостья из Королевского балета Великобритании, маленькая стильная кудесница.

Представив образцы наследия, фестиваль резко сворачивает в сторону. Программа «Новые имена» предлагает три одноактных балета, поставленных специально для Мариинского театра. Начинающий хореограф, москвич Никита Дмитриевский покажет «Мещанина во дворянстве» на музыку Рихарда Штрауса. Выходец из недр Мариинки Алексей Мирошниченко смотрит «В сторону «Лебедя» – так называется его опус, вдохновленный композитором Леонидом Десятниковым. Хореограф Ноа Гелбер, сподвижник европейской знаменитости Уильяма Форсайта, обратился к Шостаковичу и к гоголевской «Шинели».

Еще один поворот – и мы входим в зону фестивальных бенефисов. На этот раз они отданы мужскому танцу. В первый вечер на сцену выйдет москвич Николай Цискаридзе, давний друг Мариинки и частый участник питерских спектаклей. Театр будет чествовать и собственного премьера – Игоря Зеленского. Цискаридзе готовится блеснуть в «Рубинах» Баланчина, погрузится в самолюбование в концертном номере «Нарцисс» и представит мини-балет «Кармен-соло», в котором солист – мужчина – танцует четыре партии, в том числе и Кармен. Зеленский выйдет Аполлоном в одноименном балете, потом сверкнет как драгоценность в балете «Бриллианты», и наконец покажет премьеру спектакля Аллы Сигаловой «Кончерто гроссо» на музыку Генделя. Планируется еще один бенефис – в честь премьера Мариинки Фаруха Рузиматова. В программе – балеты «Блудный сын», «Павана мавра» и испанские танцы.

Предпоследним проектом фестиваля станет «Лебединое озеро» с Ульяной Лопаткиной и премьером Парижской оперы Хосе Мартинесом – союз нашей танцевальной медитации с французским изяществом. Финал, как всегда, отдан гала-концерту звезд мирового балета. Он называется «Гала Натальи Макаровой» и пройдет с участием исполнителей из Россия, Франции, Германии и Великобритании.

Майя Крылова

http://www.vashdosug.ru/article_page/5150/

Доска почета: фестиваль балета «Мариинский»


У московских балетоманов есть такая традиция. Каждый год в середине марта они едут на Ленинградский вокзал, толкутся у касс и наутро выходят из поезда в северной столице. Место встречи - фестиваль балета «Мариинский».
Паломничество в Мариинку не зависит от финансовых обстоятельств. Цены на ярусы здесь традиционно гуманны за счет бессовестной дискриминации иностранцев: валютный партер сполна оплачивает дешевизну балкона. Что, в общем-то, справедливо. Поскольку на фесте встречаются пожилые парочки, прилетевшие посмотреть на Ульяну Лопаткину специально из Австралии или Японии.

«Мариинский» - единственный в России фестиваль, отвечающий нуждам самого театра, театрального процесса в стране и притом с блеском вписывающийся в международную табель о рангах. У него надежно сколоченная концепция, отвечающая духу города - окна в Европу. Во-первых, балетные звезды со всего мира танцуют в текущем академическом репертуаре Мариинки (особо приветствуются принцы - с принцессами и королевами тут и так густо). Во-вторых, звезды первой величины показывают на гала-концерте оригинальные миниатюры или отрывки из спектаклей, прежде в наших широтах неведомые. В-третьих, для фестиваля Мариинский театр обязательно готовит премьеру. Причем не рядовую, какая случается в течение сезона, а нечто, ради чего стоит бросить все дела и кинуться на Ленинградский вокзал.

Приглашение гостей в «старую классику» отлично стимулирует творческие амбиции внутри театра. В неказистом советском буфете хрустят салатиком звезды Гранд Опера, Королевского балета Ковент-Гарден и Американ Балле Тиэтр вперемежку с аборигенами, а поутру вся эта рать стоит за одной палкой в балетном классе и старается так, словно за ними наблюдает мировая сборная продюсеров. Норовистые премьеры Игорь Зеленский (Мариинский, Американ Балле Тиэтр) и Жозе Мартинез (Гранд Опера) здесь прилежно потеют у станка.

На нынешнем фесте ожидают четыре важных события. Первое - престижный гала-концерт, состав участников которого все еще уточняется. Второе - премьера балета «Ундина» в постановке мэтра Пьера Лакотта. Французский мастер реконструкций прославился деликатным восстановлением «Сильфиды». В России он делал «Натали, или Швейцарскую молочницу» и грандиозную «Дочь фараона». Теперь вот - специально для девушек с Невы - гламурная история русалки, которая тоже умеет любить.

Два оставшихся «гвоздя» VI Фестиваля балета «Мариинский» придают фесту особый вес. Один вечер Мариинка храбро отдала молодым хореографам. Опусы покажут московский любимчик европейских мэтров Никита Дмитриевский (неслабо сочетает «Мещанина во дворянстве» с музыкой Рихарда Штрауса), ассистент великого Уильяма Форсайта - Ноа Гелбер (очарованный Шостаковичем и гоголевской «Шинелью») и абориген Алексей Мирошниченко, сочинивший на музыку Леонида Десятникова нечто «В сторону «Лебедя».

Но и это еще не все. В прошлом году «Мариинский» фест подарил бенефисы своим балеринам. В этом - в фокусе внимания мужской танец. Сольный вечер проведут Фарух Рузиматов (который, по слухам, может отменить его в последний момент) и два воспитанника тбилисской школы танца - Николай Цискаридзе и Игорь Зеленский. Всем, кто хоть мало-мальски интересуется мужским танцем, пропускать это событие категорически нельзя. Тем более что все перечисленные герои уже достигли пика карьеры и будут танцевать так, будто от их танца зависят судьбы мира.

16 - 26 марта. Мариинский театр. +7 (812) 326-41-41

Лейла Гучмазова

Балет "Тамар" в Кремле


Режиссер Андрис Лиепа и Кремлевский балет упорно продолжают возрождать забытые спектакли дягилевских сезонов, ничуть не смущенные провалом своего "Синего бога". На сей раз реинкарнации подвергся другой балет того же 1912 года, крайне неудачного для дягилевской антрепризы,– "Тамара", или, как его по-грузински называют реаниматоры, "Тамар".

Инициатором создания балета про обольстительную развратницу, соблазнявшую одиноких путников и сбрасывающую их в горную пропасть после ночи наслаждений, был Сергей Дягилев. Тем более что имелась готовая музыка: член "Могучей кучки" композитор Милий Балакирев, вдохновившись поэмой Лермонтова, написал про грузинскую царицу целую симфонию. Воодушевленный Дягилев поручил постановку своим опытным соратникам – балетмейстеру Михаилу Фокину и художнику Льву Баксту. Однако оба не проявили должного энтузиазма – "местный колорит" сковывал их фантазию. К тому же в труппе бушевали интриги: неугомонный Дягилев пестовал нового хореографа – Вацлава Нижинского, и ревнивому Фокину было не до грузинских легенд. Несмотря на участие в спектакле самой "царицы Тамары" (примы дягилевской антрепризы Тамары Карсавиной), в Париже балет приняли равнодушно. В Лондоне, правда, его оценили выше, и "Тамара" осталась в дягилевской антрепризе – на вторых ролях. Для антрепризы же Андриса Лиепы балет "Тамар" призван стать палочкой-выручалочкой, тем более что роль царицы исполнит настоящая грузинка – прима Мариинского театра Ирма Ниорадзе. За имитацию фокинской хореографии помимо самого инициатора проекта отвечает Юриюс Сморигинас. За декорации Льва Бакста – художники Анна и Анатолий Нежные.

Ъ-weekend, от 17.03.2006
http://www.kommersant.ru/application.html?appname=Weekend&DocsID=657419&issueid=35826

http://www.kommersant.ru/doc-y.html?doc ... ueId=30045

КоммерсантЪ
№ 47 (№ 3378) от 18.03.2006, СБ

Отчет утопленников
// Мариинский театр представил мировую премьеру "Ундины"


Молодые солисты Евгения Образцова и Леонид Сарафанов с блеском справились со всеми хореографическими каверзами Пьера Лакотта
Фото: Валентин Барановский / Коммерсантъ

Премьерой балета "Ундина" в постановке хореографа Пьера Лакотта в Мариинском театре открылся VI Международный фестиваль "Мариинский". ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА считает, что французская стилизация романтического балета – как раз то, чего не хватало петербургской труппе для утверждения в качестве мирового лидера.

Фестиваль "Мариинский" – главное балетное событие петербургского сезона. Международность ему обеспечивают ведущие солисты лучших мировых трупп, приглашенные выступить в спектаклях "Дома Петипа". Однако главное содержание фестиваля – выставка достижений петербургской труппы и демонстрация ее перспектив. В эту весеннюю десятидневку обычно умещаются и программные премьеры сезона, и бенефисы кумиров публики, и явления новых звезд.
С Пьером Лакоттом, признанным мастером стилизации старинного балета, у Мариинского театра были сложные отношения. Методу знаменитого француза, придумывающего свои спектакли на основе старинных рецензий и гравюр, петербуржцы противопоставляли свой, "научный". В Мариинке восстанавливали балеты Петипа с помощью дореволюционных записей режиссера Сергеева и открыто презирали лакоттовскую "Дочь фараона", поставленную им в Большом театре почти одновременно с петербургской реконструкцией "Спящей красавицы". Однако успех московского спектакля заставил практичных петербуржцев поступиться принципами, и два года назад француза пригласили поставить "Ундину" по мотивам исчезнувшего балета Жюля Перро, автора "Жизели". Тогда премьера сорвалась, хотя балетмейстер почти доделал спектакль: приоритет был отдан современности – труппа осваивала головоломки Уильяма Форсайта. Теперь пришла очередь середины XIX века.
"Ундина" появилась в те времена, когда балет (как, впрочем, и другие виды искусств) захлестнула мода на все потустороннее. Контакты с миром духов завораживали и манили, обещая упоительное помешательство и прекрасную гибель. Тема роковой любви видения к смертному кормила балет долгие десятилетия и породила немало шедевров. Среди них была и "Ундина", которую француз Жюль Перро в 1843 году поставил в Лондоне на музыку Чезаре Пуни, а восемь лет спустя, основательно переработав, перенес в Петербург под названием "Наяда и рыбак". Историю страсти водяной девы, разлучившей сицилийского рыбака с невестой, балетмейстер Перро, сам страдавший от превратностей любви, пополнял все новыми подробностями и разными вариантами финала – от гибели всех участников любовного треугольника до всеобщего спасения.
Приступив к реконструкции этого исчезнувшего балета, балетмейстер Лакотт выбрал лондонский сюжет – трагический. Водяная дева умирает на суше прямо во время бракосочетания, отчаявшийся рыбак топится в море. Справиться с его перипетиями ему так и не удалось – во всяком случае, без программки не разобрать, что, собственно, происходит. Сюжетные линии обрываются, судьбоносные мизансцены проскакивают второпях, логика действия (пусть и волшебного) хромает на обе ноги. Так, незапланированный смех вызывает сцена сна рыбака Маттео: засыпает он на кровати в собственной комнате; кровать, трансформированная в живописный пригорок, вместе с ним переносится в подводное царство и начинает елозить из кулисы на сцену и обратно, доставляя героя к Ундине только в тот момент, когда ее нужно поддержать в дуэте. Задолго до конца балета бесследно исчезает заколдованная Ундиной невеста Маттео – хореограф явно не придумал, как ему развязаться с этой навязчивой особой. Но главная потеря – вошедший во все балетные анналы танец наяды с собственной тенью, во время которого она понимает, что стала обычной смертной. Эпизод, такой же важный для "Ундины", как сцена сумасшествия в "Жизели", хореограф попросту проигнорировал. Словом, режиссура – как в постановке мизансцен, так и в разработке драматического действия – не самая сильная сторона господина Лакотта.
Удачнее он выступил как сценограф: виды ослепительно бирюзового моря, обрамленного изумрудно-зелеными соснами, живописными домиками и вполне натуральными лодками, наивны, как настенные коврики, и отлично сочетаются с бесхитростностью балета. А роскошные многоцветные костюмы, комбинирующие бытовое платье XIX века с традиционной балетной "итальянщиной", помогают артистам Мариинки ощутить себя танцовщиками позапрошлого века.
Однако главную иллюзию "старинности" создает хореография. Пьер Лакотт все свои спектакли ставит на основе французской школы танца, в середине ХIX века доминировавшей по всему миру (в том числе и в России, беспрерывно выписывавшей самых модных парижских хореографов). Этот стиль танца – отчетливый, блистательный, фонтанирующий мелкой техникой, изобилием антраша, всевозможных поворотиков-пируэтиков, вспышками трамплинных прыжков (с коротким толчком и моментальной фиксацией позы в воздухе) и графичностью поз – в ХХ веке был основательно подзабыт и теперь выглядит неоспоримой стариной.
Мариинская труппа, традиционно исповедующая диаметрально противоположную эстетику танца, с поразительной основательностью освоила изысканные излишества французской балетной кухни. Похоже, восприимчивость петербуржцев спровоцировала фантазию господина Лакотта – ни в одном своем балете он не наворачивал таких головоломных комбинаций, не накручивал таких быстрых темпов, не придумывал таких изощренных сочетаний па. Непрерывный поток танцев – массовых, ансамблевых, сольных – способен утомить неофита, неискушенный зритель упрекнет их в однообразии. Но для гурманов это сущее лакомство: с победительным мастерством и изяществом петербуржцы дают распробовать все тонкости и оттенки иноземного блюда.
Главными триумфаторами стали исполнители центральных партий Евгения Образцова и Леонид Сарафанов. Актерскими свершениями они не поразили, корректно удержавшись в рамках амплуа. Но по части техники едва ли кто-нибудь из отечественных звезд смог бы соперничать с этими юными артистами. 21-летняя Евгения Образцова, занимающая в театральной иерархии более чем скромное положение корифейки, танцевала с такой невозмутимой легкостью и точностью, будто выросла в школе Парижской оперы. Ее крепкие воспитанные ножки справлялись с любыми темпами, с любыми каверзами иезуитских комбинаций; округлые ручки сохраняли плавность и непринужденность, личико безмятежно выражало приличествующие моменту чувства – от невинной восторженности до трогательной обреченности. 24-летний Леонид Сарафанов, известный своей виртуозностью, на сей раз превзошел самого себя. Воодушевленный его возможностями Пьер Лакотт буквально завалил танцовщика вариациями – трудно не то что станцевать, но даже пересказать те немыслимые сложности, с которыми шутя справляется этот легконогий премьер с личиком обиженного ребенка.
Петербургский "Дом Петипа", последовательно освоивший стилистику Джорджа Баланчина, Уильяма Форсайта, английского драмбалета и русского модерна, взял последний бастион на пути к универсальности, покорив французскую "Ундину". Пожалуй, таких полиглотов действительно нет нигде в мире.

http://www.vremya.ru/2006/46/10/147752.html

Время новостей
N°46
20 марта 2006

Фонтанов не вернуть
Мариинский фестиваль открылся премьерой «Ундины»



Живет-поживает на свете работящий фермер (вариант -- рыбак). У него есть аккуратная простодушная невеста, дело близится к свадьбе, все в порядке. И вдруг в него влюбляется какая-нибудь очаровательная нечисть, летающая среди лесных деревьев (как в «Сильфиде») или плавающая в прибрежных водах (как в «Ундине»). Парень все бросает и кидается за ней, забывая об осторожности, невесте, долге и прочих мелочах. Романтический балет любил такие сюжеты: только что были изобретены пуанты, балерины получили возможность смотреть на окрестности свысока, менялось самосознание искусства: был сделан первый шаг от балерины -- доступной актерки (ложи на сцене и дружеские ужины после премьеры) к балерине-кумиру (только за оркестровой ямой! И даже интервью она не дает). И истории о встречах фермеров/рыбаков с духами воздуха и воды становились неявными декларациями театра, осознающего свою подросшую власть.

Из множества спектаклей с подобным сюжетом лишь «Сильфида» дожила до наших дней. Ее хранили в Датском королевском балете в версии Августа Бурнонвиля; оттуда потом и транслировали в наши театры. Парижская же версия, версия Филиппо Тальони, впервые сочинившего спектакль, была утрачена, до тех пор пока ее не поставил заново в 1972 году Пьер Лакотт. С этого момента началась его карьера специалиста по стилизации старинных, исчезнувших спектаклей. Он многое поставил по всему миру, а в России четверть века назад в Мариинском сделал несколько концертных номеров, в «Классическом балете» тогда же «Натали, или Швейцарскую молочницу» и пять лет назад в Большом «Дочь фараона». В 2002 году его пригласили в Мариинский снова -- сделать «Ундину» на музыку Чезаре Пуни. Премьера то отменялась, то откладывалась. Наконец вышла.

Жюль Перро (вариации на тему именно его балета сочинил Пьер Лакотт) историю о любви русалки и рыбака пересказывал в танцах несколько раз. Впервые в Лондоне в 1843 году; затем были две российские версии -- в 1850 и 1851 годах, в Петергофе и петербургском Большом театре. Потом спектакль (шедший у нас под названием «Наяда и рыбак») несколько раз забывали и восстанавливали, в том числе в 1903 году для Анны Павловой. Текст, судя по мемуарам балерин и отзывам современников, менялся существенно. (Петербургская версия была длиннее, в ней было больше подробностей и у нее был счастливый конец -- на морском дне рыбак женился на русалке, в то время как у англичан он безвозвратно топился после того, как девушка умирала на суше.) Для нынешнего мариинского спектакля Лакотт выбрал вариант лондонский, впрочем, и его не стал придерживаться в точности. Девиз Лакотта -- «восстанавливать дух, а не букву». Этим он и занялся.

С одним уточнением -- это не «дух Ундины», это общий «дух французской школы». «Ундина», как всякий старинный спектакль, при общем наборе ансамблей содержала несколько уникальных моментов, обязательно останавливавших внимание зрителя, их описывали все мемуаристы. К примеру, первое появление героини: вот только что отплясали рыбак (его зовут Маттео, партия досталась Леониду Сарафанову) и его «земная» невеста (по имени Джаннина, роль в очередь исполнили Яна Серебрякова и Екатерина Осмолкина), молодой человек отправляется на работу (в описании 1851 года трогательное соображение: «Чтобы на свадьбе угостить сотоварищей на славу, Маттео хочет их попотчевать теми дорогими рыбами, которые они всем продают, а сами никогда не отведывают»). В XIX веке он вытаскивал из «воды» огромную раковину -- в ней, как Венера Боттичелли, сидела Ундина. Сейчас Сарафанов просто наклоняется к низкому бортику, идущему вдоль задника, кладет за бортик сеть и подкатывает к себе лежащую на плоской плашке Евгению Образцову. Ни капли поэзии, одни нелегкие рыбацкие будни. Тятя, тятя, наши сети...

Жаль отсутствующего танца с веслом, бывшего в петербургском варианте: девушка, стоявшая на пальцах на зарубке весла и разворачивающаяся на нем в арабеске, так впечатляла публику, что эпизод специально разругал Достоевский. (Пожалел танцовщика, упиравшего весло в пол, -- на его плечо приходился весь вес балерины; а вообще классика раздражила наигранная легкость трюка -- он счел это фальшью.) Жаль не очень-то внятно сделанного главного «эксклюзива» «Ундины» -- танца с тенью. (Выпросив у повелительницы морей -- в одном из вариантов своей матушки -- разрешение превратиться в земную девушку, русалка на берегу впервые видит свою тень, пугается ее, сердится и затем играет с нею; хоть Образцова очень старательно проигрывала все нюансы, в хореографии этот «дуэт» толком не прописан, порой кажется, что девушка что-то ищет на полу, тем более что и осветители тень сделали не впечатляющей.) Жаль и оформительских аттракционов -- декорации и костюмы проектировал сам Лакотт, и они, вполне красочные (светло-розовое небо над морем, светящиеся теплым золотом окна узорчатого домика, светло-голубая вода), все же проигрывают тому буйству, что присутствовало на сцене в XIX веке. Вот островок Ундины -- всего лишь яркая и невыпуклая, как у Таможенника Руссо, лиственная зелень со всех сторон; а вот что было: «Камелии, гиацинты, магнолии и дивные, не открытые еще ботаникой растения пленяют взор и обоняние. На камышах растут фантастические лилии и розы, между ними выглядывают плутовские головки ундин и спорят с ними белизной и румянцем». И конечно, жаль стены живых фонтанов, в петербургском финале разделявшую влюбленных и Джаннину...

Но, как я уже говорила, не «Ундину» Лакотт хотел на самом деле показать. Французскую школу как таковую, ее кропотливое величие, ее виньеточную стать. И спектакль, на который в XIX веке балерины жаловались, что «маловато танцев», он превратил в сплошь танцевальный. Несколько игровых эпизодов вставлено для порядка: вот матушка гонится за крохотным сорванцом, стащившим откуда-то багет, вот через городок проезжает тележка бродячих комедиантов (в нее впряжен живой осел -- старый театральный лис, Пьер Лакотт знает, чем порадовать неискушенную публику). Осталась одна важная игровая сцена, когда «невидимая» Ундина устраивает в доме Джаннины «полтергейст» -- рвет перематываемые барышней нитки. Но далее танцуют все, и у всех танец нашпигован мелкими движениями, щебетом богов. Танец резной, точеный, бисерный, требующий адской тщательности от артистов. Танец, почти забытый в нашем отечестве, где мужчины и женщины так любят «большой стиль», размах, перекрытие сцены в три прыжка. Танец легкий (та самая раздражавшая Достоевского демонстративная безусильность): в руках Сарафанова Образцова действительно парит над сценой, вот только чуть коснулась мыском пола -- и снова она плывет в воздухе (то есть, конечно, «в воде»). И вот в эту французскую школу, в ее надменную древность («с высоты моего происхождения нет разницы даже между Большим театром и Мариинским»), в ее блистательное величие юные петербургские артисты (Евгении Образцовой -- 21, Леониду Сарафанову -- 23) и заслуживающий всех наивысших похвал мариинский кордебалет поиграли с удовольствием и без видимого труда.

И все же жаль, что фонтанов не было.

Анна ГОРДЕЕВА, Санкт-Петербург

http://gzt.ru/culture/2006/03/19/213141.html

Ундину погубили танцы
Ежегодный фестиваль балета в Мариинском театре



В Мариинском театре проходит очередной ежегодный международный фестиваль балета. В его программе – выступления лучших артистов ведущих европейских театров в спектаклях петербургского репертуара и бенефисы мариинских звезд. В минувшем году на фестивале прошли торжественные вечера в честь кордебалета и примадонн театра. На сей раз очередь танцовщиков. Интересных солистов в Петербурге много, но среди них лидируют звезды с мировым именем Фарух Рузиматов и Игорь Зеленский. Они-то и станут бенефициантами нынешнего фестиваля.


Кроме того, фестиваль представляет новые постановки. Главной из них стала премьера балета "Ундина". Он поставлен французским хореографом Пьером Лакоттом по мотивам легендарного спектакля XIX века, созданного Жюлем Перро, одним из отцов-основателей балетного романтизма. Восходящая к андерсеновской «Русалочке» танцевальная поэма о морской деве, погибшей от любви к смертному, с успехом шла на Мариинской сцене до начала XIX века под названием «Наяда и рыбак». Отдельные эпизоды этого балета дожили до наших дней. Авторитетнейший танцовщик и знаток старинной хореографии Петр Гусев сохранил в виде сюиты ключевые фрагменты спектакля, в том числе хит эпохи - танец Наяды с тенью (эпизод, когда русалка превращается в человека и замечает что у нее, как у всех смертных, появляется тень). Эта сюита успешно исполнялась на сценах Большого и Мариинского театров в конце 1980-х ведущими солистами труппы.

Пьер Лакотт подготовил римейк балета Жюля Перро. Музыка итальянского композитора Цезаря Пуни та же самая, что звучала в этом спектакле сто с лишним лет назад, а декорации, костюмы и танцы новые, выполненные Лакоттом в соответствии с его представлениями о романтическом балете. Эти представления в корне расходятся с тем, что известно о самой сути вклада Жюля Перро в историю балета.

Перро был мастером «действенного танца», подчинявшего отбор виртуозных па актерским задачам и развитию драмы. Лакотт действует противоположным образом: предъявляет набор трудных танцевальных комбинаций как упражнения, совершенно не заботясь, характеризуют ли они персонажей, соотносятся ли с сюжетом и не утомляют ли публику бесконечным повтором виртуозных мелких движений и прыжков с заносками. Такой тип построения спектакля был характерен отнюдь не для Жюля Перро, а для его соперника на Мариинской сцене французского хореографа Артура Сен-Леона.

Беда, однако, не в том, что новая «Ундина» не похожа на стиль ее создателя, а в том, что работа Лакотта-хореографа попросту несостоятельна в художественном отношении. Скомпоновать движения еще не значит создать хореографический образ. Точно так же, как повесить холщовые задники с аляповатыми изображениями моря и кулисы с деревьями будто из диснеевского мультфильма еще не значит создать образ старинного театра.

Спасают вечер великолепные мариинские артисты. Грациозная Евгения Образцова (Ундина) проделывает замысловатые комбинации Лакотта безупречно и будто играючи, подчеркивая выигрышные движения и наполняя их кокетливым шармом. Леониду Сарафанову в роли ее возлюбленного рыбака Маттео танцевальные премудрости тоже не мешают. Он лихо с ними управляется, покоряя публику неотразимой лучезарной улыбкой и озорными манерами Тома Сойера, готового усердно сплясать все, что требуют взрослые зануды, лишь бы поскорее сбежать вместе с подругой в романтический лес. Екатерина Осмолкина (брошенная рыбаком невеста Джаннина) не уступает Ундине ни красотой линий танца, ни виртуозностью, так что ей-богу странно, почему друзья героя Максим Хребтов и Антон Пимонов уговаривают его образумиться, вместо того чтобы самим поухаживать за девицей.

Впрочем, достойных девиц и кавалеров тут – полная труппа.

19.03.2006 / Ярослав Седов
Материал опубликован в "Газете" №46 от 20.03.2006г.

http://www.gorod-spb.ru/story.php?st=7067

ГОРОД
НОМЕР 10 от 20-03-2006

Ундина и ее Лакотт

Мариинский балет показал первую премьеру сезона: фестиваль балета открыли "Ундиной" Чезаре Пуни в постановке Пьера Лакотта. Замечательный хореограф-стилизатор (периодически одаривающий разные сцены мира оживленными старинными балетами) в Петербурге уже появлялся -- еще в советские времена. В этот раз выбрали спектакль, имеющий отношение к петербургской сцене. "Ундина" -- продукт ожидаемого качества. Впрочем, и ожидаемого соперничества с другими мариинскими работами над старинными балетами.

Заслуга Лакотта -- равное внимание ко всем компонентам спектакля начиная с либретто. Из первоначальной лондонской и поздней петербургской постановки Лакотт, пожалуй, больше вдохновился первой. В его "Ундине" нет счастливого финала со спасенной невестой и Ундиной, вернувшейся в мир бессмертных духов. Трагическая гибель героев кажется ему более логичным итогом соприкосновения антимиров.
Сцена оформлена просто и гармонично -- не зря Лакотт бился с театром за право самому оформлять свой спектакль. В хореографии цитаты и аллюзии -- это традиция балетов от романтизма до Петипа (и даже Григоровича, не говоря уж об Эйфмане). Череду танцев иногда перебивают заставки пантомимы (запомнился мальчишка, препирающийся с матерью из-за батона хлеба). Не обошлось и без выхода настоящего ослика. Лакотт блестяще владеет и геометрией сцены: мизансценические разводки кордебалета внятны и динамичны.
Основа хореографии -- мелкая техника французской школы: простая на первый взгляд, но сложная по филигранной отделке. Эта виртуозность такого качества, что заставляет зажмуриться от восторга. Танец не без осовремененных нюансов, но в меру.
Главная актерская удача спектакля -- Леонид Сарафанов в роли Маттео. Своеобразным открытием стала Яна Серебрякова в роли Джаннины. После партии любовницы Леско это вторая серьезная удача в большой роли. Впрочем, артистке не грозит оставаться в тени. Даже в рядах кордебалета она всегда заметна: не столько танцем, сколько осмысленным пребыванием на сцене.
Заглавная роль у Евгении Образцовой безупречно выполнена в меру возможностей. Мешало немногое: артистическое однообразие (такая же у нее Ширин или Джульетта -- милая, но вполне конкретная девица), отсутствие прыжка -- в танце Ундины не хватало воздуха, а чуть жестковатая пластика артистки не дает ощущения пространства. Но порою кисть руки складывала пальчики, словно на старинной гравюре. За такое можно забыть половину перечисленных недостатков.
В общем, Мариинка открыла балетный фестиваль спектаклем, который дал публике массу поводов заходиться в криках "браво!".

Ирина Губская

http://www.izvestia.ru/culture/article3091248/

Известия, 21.03.06, Светлана Наборщикова

Цветы и подарки -- в машину
Что преподносят на бенефисы нынешним балетным звездам

В Петербурге стартовал VI Международный фестиваль балета "Мариинский". В афише десятидневного форума значатся премьера балета "Ундина" на музыку Чезаре Пуни в постановке француза Пьера Лакотта, программа "Новые имена" с композициями молодых хореографов — москвича Никиты Дмитриевского ("Мещанин во дворянстве" на музыку Р. Штрауса), петербуржца Алексея Мирошниченко ("В сторону "Лебедя" на музыку Л. Десятникова) и американца Ноа Д. Гелбера ("Шинель по Гоголю" на музыку Д. Шостаковича), а также спектакли из репертуара Мариинки с участием солистов лучших трупп мира и гала-концерт в честь Натальи Макаровой. Однако изюминкой мартовского собрания обещают стать бенефисы балетных звезд (22—24 марта), которые сейчас нигде, кроме Мариинки, не увидишь. На прошлом фестивале чествовали кордебалет и трех балерин — Ульяну Лопаткину, Диану Вишневу и Дарью Павленко.

В этом году дамы уступят место кавалерам. На сцену с творческими отчетами выйдут Николай Цискаридзе, Игорь Зеленский и Фарух Рузиматов. Тем самым, как сказано в пресс-релизе, отмечаются их выдающиеся заслуги и продолжается славная традиция петербургского Императорского балета, утраченная в советское время. Особняком в компании петербуржцев стоит солист Большого театра Цискаридзе, но невские балетоманы настолько любят столичного премьера, что мариинское руководство на время забыло о его московском происхождении.

В остальном возрожденные бенефисы не будут точной копией дореволюционных. В частности, по старым законам правом на ежегодное торжество обладали лишь кордебалет и гастролеры, служившие по кратковременному контракту. Штатным солистам полагались одно официальное чествование по истечении двадцатилетнего срока службы, один прощальный бенефис и юбилейные торжества по специальному указанию дирекции, если артист и после выхода на пенсию продолжал служить. Исключения бывали, но на это требовалось личное разрешение императора. Однажды его получила фаворитка двух великих князей Матильда Кшесинская, пожелавшая отметить десятилетие своего пребывания на сцене.

Современным танцовщикам, протанцевавшим менее двадцати лет, бенефис "высочайше" позволила дирекция. Однако прочие блага, которыми пользовались императорские юбиляры, им недоступны. Из двух составляющих царского бенефиса — творческой и материальной — сегодняшний аналог унаследовал лишь первую. Бенефис ныне исключительно художественный акт, а не форма материального вспомоществования. Бенефицианты не уносят домой кассовый сбор и не радуются государеву подарку от Фаберже — массивной украшенной бриллиантами броши (для дам) и запонкам или портсигару (для мужчин). Публичные подношения после спектакля ограничиваются цветочными букетами и корзинами. Это, конечно, шаг назад по сравнению с пышностью прежних церемоний. Тогда на сцену, кроме цветов, выносили футляры с драгоценностями и ящики со столовым серебром, а наутро рецензенты детально описывали дары.

Вот, к примеру, отрывок из репортажа об упомянутом бенефисе Матильды Феликсовны: "При приезде в театр г-жа Кшесинская была встречена маршем, сыгранным хором военной музыки. Перед входом в уборную бенефициантку приветствовали военные балалаечники. Коридор был украшен коврами, а сама уборная представляла трельяж, убранный живыми растениями и иллюминованный разноцветными электрическими лампочками... От балетоманов по подписке ей были поднесены роскошная бриллиантовая брошь-лира и бриллиантовые шпильки, от нескольких лиц — золотой лавровый венок, бриллиантовая брошь — цифра X, ожерелье из бриллиантов и крупных изумрудов, от галереи 4-го яруса — серебряный жбан; от г-д Н.А. Бергера и Ламбина — серебряный мольберт, на котором сделан портрет г-жи Кшесинской, основанием мольберта служит серебряный танцевальный башмак в натуральную величину"...

Танцовщики, не имевшие высочайших поклонников, свои торжества обставляли скромнее. За сорокалетнюю службу солист его величества Павел Гердт удостоился чествования при закрытом занавесе, в то время как Кшесинскую труппа приветствовала при открытом (так называемый grand complet). Бессменный партнер нескольких поколений балерин получил от публики "роскошный, золотой с сапфиром и бриллиантами портсигар, от балетной труппы — серебряную вазу, много лавровых венков и печатную оду от одного из балетоманов из верхних слоев театрального зала". Бенефицианта также не обделили цветами. "Такие корзинища преподнесли, что четырех человек было мало, чтобы поднять", — с удовольствием рассказал Павел Андреевич посетившему его утром журналисту.

С цветами в бывших императорских, а ныне государственных театрах дело и сейчас обстоит на должном уровне, хотя данную традицию мы храним в гордом одиночестве. Большой и Мариинский театры — единственные из ведущих компаний мира, где на сцену после спектакля выносят цветы. В остальных труппах цветы и подарки поклонники оставляют на ресепшне, после чего служители относят их в гримерки артистов. Идеальный вариант европейско-американской политкорректности: никто не считает, кому, что и сколько преподнесено.

Россия свою ярмарку тщеславия лелеет и холит. Так как вносить цветы в зал категорически запрещено, букеты от зрителей принимают гардеробщики, а затем импозантные артисты миманса выносят дары по назначению. Нередко случаются курьезы: кордебалетная девочка сгибается под тяжестью огромного букета от личного спонсора, а ведущий солист стоит налегке. Во время премьер и бенефисов, когда цветочную вахту несет администрация, подобные казусы исключены. Дирекция сама выбирает адресатов, а уже после выносятся зрительские букеты. Имеются в театрах и приглашенные флористы.

Помимо подбора цветов в их обязанности вменяется следить, чтобы "административный" букет был достаточно пышным, но не гигантским, поскольку свободной рукой артист должен приветствовать публику. Конечно, до эстетских изысков флористов старой школы потомкам далековато. Рога изобилия, наполненные гортензиями, и звезды из белых роз в лавровых венках остались в славном императорском прошлом. Но, как бы там ни было, растительности на российских балетных торжествах бывает несметное количество. Китайскую мудрость "Прекрасен один цветок; два, положенные рядом, убивают друг друга" наша широкая натура не приемлет. Поэтому цветы грудами лежат на сцене. Никогда не забуду, как растерялась Марина Семенова, появившаяся на сцене Большого театра в день празднования своего 95-летия. Спасибо Борису Акимову. Тогдашний худрук Большого балета не оробел среди разноцветных снопов и вовремя вывел Марину Тимофеевну к рампе. Современные солисты к цветочной гигантомании привычны. Имеются даже трогательные традиции.

Например, в Мариинке премьер на финальных поклонах становится на колено и отдает свой букет балерине. Публика неистовствует. Особенно красивы в амплуа офицера и джентльмена нынешний бенефициант Зеленский и его молодой наследник Андриан Фадеев. Диане Вишневой один из поклонников всякий раз дарит букет со значением. В нем столько цветов, сколько спектаклей с ее участием ему довелось увидеть. Соответственно, с каждым разом в букете оказывается на один цветок больше.

Муж Ульяны Лопаткиной — напротив, сторонник постоянства. За любой свой выход Ульяна получает супружеский подарок — корзину из 150 роз независимо от того, в каком городе мира выступает. Цветами она затем оделяет партнеров, кордебалет, одевальщиц и работников сцены. Однажды — в нарушение всех правил — в нью-йоркской "Метрополитен-опера" розы все-таки вынесли на сцену. В этот день Лопаткина праздновала день рождения, и даже законопослушные американцы не смогли отказать ей в маленьком удовольствии.

http://www.kommersant.ru/doc.html?docId=659128

Ъ, № 48 (№ 3379) от 21.03.2006

Париж Петербургу не па
Матье Ганьо на фестивале "Мариинский"



В спектакле Мариинского театра "Дон Кихот" выступил Матье Ганьо – самая молодая этуаль Парижской оперы. Несмотря на очевидное волнение, гость выглядел непринужденнее хозяев, считает ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.

Выступление иностранцев в традиционном репертуаре Мариинского театра – один из главных аттракционов фестиваля. Не только Петербург, но и пол-Москвы съезжается посмотреть, как очередная знаменитость справится с нашим репертуаром. Подтекст такой: это в своих Лондонах-Парижах они могут считаться асами в классике, но только в театре, где эти балеты родились, знают, как их надо танцевать.

В Петербурге самый титулованный иностранец превращается в ученика: получает в наставники репетитора и русского партнера (партнершу), учит местную редакцию балета, а на спектакле сдает экзамен перед придирчивой комиссией искушенных зрителей.
22-летний парижанин Матье Ганьо, танцевавший на фестивале Базиля в "Дон Кихоте", это испытание проходил впервые. В России его ждали с нетерпением: самая молодая этуаль мужского пола за всю историю Парижской оперы (высшей ступени балетной иерархии юный танцовщик достиг всего за три года) получил это звание как раз за "Дон Кихот" в редакции Рудольфа Нуреева.



С первого явления на Мариинской сцене Матье Ганьо – изящный брюнет с идеальными пропорциями тела, безупречно вылепленными ногами, изысканной стопой, белозубой улыбкой – сразил обаянием: рядом с ним померк бы и молодой Ален Делон. Наверное, не одна зрительница (не исключаю – и зритель) мечтала бы оказаться на месте Китри, за которой ухлестывает этот неотразимый Базиль.

Титулованный юнец держался с подкупающей непосредственностью и демократизмом: увлеченно общался с партнерами по сцене (даже с непривычным к такому вниманию кордебалетом), азартно внедрялся в детали мизансцен и чрезвычайно убедительно разыгрывал влюбленность, не упуская случая чмокнуть партнершу то в плечико, то в шейку. В игре гостя не было никакой аффектации или нарочитости: Матье Ганьо превращал в танец каждое свое движение – простую пробежку по сцене, любой жест выразительных рук, самую незначительную "проходную" позу и самые утилитарные поддержки дуэтов.

Настоящего танца у Базиля, в сущности, маловато – вариация с цветочницами в начале спектакля да финальное па-де-де. С тем большим нетерпением публика ждала этих фрагментов. В первом акте француз только разжег любопытство, исполнив самый академичный вариант – без двойных туров в воздухе и наворотов пируэтов. Разумеется, прогибы корпуса в renverse, отточенные позировки и мелкие па были элегантны до умопомрачения, но зрители, как крови, жаждали виртуозности. И не дождались: в третьем акте внезапно оробевший француз показал обязательную программу – и только.
Лучезарная улыбка баловня судьбы сменилась тревожным выражением байронического страдальца, когда Матье Ганьо приступил к турам в воздухе: приземления в арабеск вышли нечисто – с маленьким подскоком, двойные ронды в воздухе неожиданно засбоили, а в коде француз совсем напрасно дополнил свои образцово академичные jete en tournant советским "козлом" – для эффектного исполнения этого трюка ему не хватило взрывной мощи прыжка.



Но, возможно, именно эти осечки Матье Ганьо в который раз подтвердили, что балет не спорт и не технические рекорды делают танцовщика звездой. Партнерша и ровесница гастролера – корифейка Олеся Новикова – в партии Китри все свои па станцевала без видимых затруднений. Но какой это был мезальянс! Петербургская "дочь трактирщика" с нарисованными морковными губами, простецкими ухватками и жеманством провинциалки, поймавшей мальчика из хорошей семьи, вполне соответствовала социальному положению своей героини, в то время как французский цирюльник выглядел переодетым принцем.



Мастеровитую девушку легко забыть на следующий день после спектакля: все ее лихие фуэте с акцентированно отброшенной ногой, бодрые скачки на пуантах и прыжки на пределе возможностей могут повторить многие добросовестные труженицы балетного станка. И все эти достижения не стоят одного неповторимого движения кисти руки Матье Ганьо – естественного и грациозного. Мариинский театр, не удостоивший французского гостя балерины, равной ему по статусу, прогадал вдвойне: и дуэт не сложился, и местная виртуозка не превратилась в этуаль.

http://www.ng.ru/culture/2006-03-21/8_girls.html

Независимая газета
21.03.2006

Девочки, не ссорьтесь!


Когда смертный влюбляется в бессмертную, добра не жди. Евгения Образцова
В балете Мариинского театра за героя борются две красавицы – земная и подводная
Международный фестиваль балета «Мариинский» не случайно открылся премьерой балета «Ундина». Успех спектакля означал бы крупную победу руководства балета Мариинки в споре с городскими балетными консерваторами. Они укоряют театр, что в желании догнать время, из которого советский балет, как известно, выпал, Мариинка теряет традиции.




После многолетнего освоения балетов XX века балетная труппа захотела показать, что хранить традиции по-прежнему умеет. И даже приумножает, прививая себе манеры французов, в классическом балете известных пристрастием к мелкой технике – плетению «кружев» стопами. А «Ундина» – типичнейшее произведение Франции. В 1843 году балет на музыку Пуни поставил в Лондоне Жюль Перро (один из авторов «Жизели»), он же спустя 10 лет перенес в Петербург измененный опус под названием «Наяда и рыбак». Но после 1921 года спектакль исчез с афиши.

Для восстановления балета в театре оркестровали древний скрипичный репетитор и пригласили французского хореографа Пьера Лакотта, для которого стилизация старинных балетов – дело всей жизни. Нельзя сказать, что реставратор очень тщательно старался воспроизводить утраченные подлинники: многое в его постановках осовременено. Но Лакотт в своих стилизациях «под старину» утолил моду на пассеизм, воплотил массовые представления о «прекрасном далёко» в хореографии. Роясь в архивах и музеях, француз дает современникам то, что они хотят увидеть в балете под маркой «старинная вещь». Поэтому спрос на его услуги не иссякает.

«Ундина» – история о соблазне и крахе: крах неизбежен так же, как неотвратим соблазн. А внешне это сказка о сицилийском рыбаке, который мечется между земной невестой и влюбленной в него бессмертной девой вод Ундиной, не зная, на ком все-таки жениться. Постановщик (он же – автор костюмов и сценографии) отбросил хеппи-энд лондонской версии и выбрал трагический конец питерского спектакля, даже без финального апофеоза – посмертного воссоединения героев. В нынешней «Ундине» гибнут и юноша, и наяда, пожелавшая стать смертной ради любви.

Но помыслы, которые волновали Перро и современников премьеры «Ундины» (время мощного заката движения романтиков) – конфликт земного и потустороннего, долга и чувства, толпы и личности – теперь остались за кадром. И виртуозная Евгения Образцова (Ундина) плотско-кокетливой манерой исполнения тоже поработала на снижение замысла (ее наяда похожа на деревенскую невесту героя, хотя должна прельщать героя необычностью). Это бы еще ничего: в конце концов Лакотт – не Готье и не Гюго, а сегодняшняя публика живет не в эпоху романтизма. Но ведь в «Ундине» нет и прежних достижений автора – занятной, логичной картинки. То ли многократно эксплуатируемые идеи у престарелого реставратора закончились, то ли пропал кураж в работе (премьеру начали готовить пару лет назад, внезапно прервали, потом снова возобновили)…

Лакотт скрестил эпохи как ремесленник, а не как творец. Фактически он слепил не очень внятный дайджест, наворотив заимствований из прежних работ и постановок других авторов. Упор сделан на романтических балетах, но пригодились даже спектакли XX века (в вариации героя мелькнула известная комбинация Баланчина). По Лакотту получается, что все классические балеты похожи, тем более что многие поздние постановки выросли из прежних спектаклей. Так чего ж мудрствовать? Там вывезет «Жизель», тут поможет «Сильфида» (особенно сильно, что понятно: либретто обоих балетов похожи), «Тщетная предосторожность» с «Коппелией» и т.д. Такая вот классика в цитатных объятиях нечаянно случившегося постмодернизма, с изобретательным, но эмоционально однообразным слоем заносочек, рон-де-жамбиков и прочих антраша, которые хореограф, не скупясь, намолол для исполнителей. Зато из спектакля исчезла яркая краска оригинала – характерный танец на каблуках: видимо, Лакотт это не любит. И хотя труппа Мариинского театра прекрасно справилась с каскадами техники (ответ на крики о «потерях традиций»), а Леонид Сарафанов, исполнитель главной партии рыбака Маттео, танцевал просто великолепно, – смотреть «Ундину» скучновато. Хотелось чем-нибудь прервать монотонность, и на спектакле лишь чувство профессионального долга удержало обозревателя «НГ» от пения. А как бы хорошо разогрели атмосферу «Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка рома».

Майя Крылова
Петербург–Москва